Не знаю, продолжительно ли мы дремали; возможно, продолжительно, по причине того, что я ощущал себя в полной мере отдохнувшим. Проснулся я раньше всех. Мои спутники мирно почивали, растянувшись в углу.
Голова у меня была свежая, мысли ясные. Встав со собственного изрядно твёрдого ложа, я опять стал пристально изучить отечественный каземат.
Никаких превращений тут не случилось. Темница оставалась темницей, а пленники пленниками! Лишь убраны были устройства со стола. Нет ничего, что предсказывало скорого трансформации отечественной участи; и в тревоге я задавал вопросы себя: неужто обречены мы, невесть какое время, жить в данной клетке?
Невеселая будущность рисовалась еще в более мрачных красках, по причине того, что мне стало не хватать воздуха. Я почувствовал какое-то стеснение в груди, не смотря на то, что вчерашние кошмары больше не повторялись. Дыхание становилось все затрудненнее. От духоты я практически задыхался. Не смотря на то, что отечественная камера была достаточно просторна, мы, по всей видимости, поглотили солидную часть кислорода, содержащегося в воздухе. Как мы знаем, что человек расходует в час такое количество, кислорода, какое содержится в ста литрах воздуха. Исходя из этого воздушное пространство, насыщенный практически таким же числом выдыхаемой углекислоты, делается негодным для дыхания.
Другими словами, нужно было освежить воздух в отечественной камере и, само собою, во всем подводном корабле.
Но тут у меня появился вопрос. Как поступает при таких условиях начальник подводного судна? Не приобретает ли он кислород химическим методом: методом прокаливания бертолетовой соли с одновременным поглощением углекислого газа воздуха хлористым калием? Но так как запасы веществ истощаются, их приходится возобновлять и, значит, поддерживать сношения с Почвой? Быть может, он ограничивается сжатым воздухом, нагнетенным в особенные резервуары, что расходуется по мере необходимости? Все может статься! Не действует ли он более несложным, более экономическим, соответственно, и более возможным методом? Не поднимается ли он на поверхность океана подобно киту, подышать свежим воздухом?
Но каким бы методом он ни действовал, по-моему, пришло время применить его без промедления!
Я старался дышать чаще, вбирая в себя остатки кислорода, каковые еще сохранились в душном помещении. И внезапно на меня воняло морем: струя чистого, насыщенного морскими запахами воздуха ворвалась в отечественный каземат. Животворного, напоенного йодистыми веществами, свежего морского ветра! Обширно раскрыв рот, я вдохнул с жадностью его чудодейственную струю! И практически в ту же 60 секунд почувствовал легкий толчок и после этого нерезкую бортовую качку, но достаточно ощутимую. Судно, это металлическое чудовище, всплывало на поверхность вод подышать, на манер кита, свежим воздухом! Итак, метод вентилирования судна был установлен.
Надышавшись полной грудью, я начал искать вентиляционное отверстие, так сообщить, «воздухопровод», через что поступал живительный ток. Я не так долго осталось ждать отыскал его. Над дверью пребывала отдушина, через которую врывалась струя чистого воздуха, освежавшая камеру.
Когда воняло свежестью, проснулись Нед и Консель.
Совершенно верно по команде, протерев глаза, потянувшись, они оба быстро встали на ноги.
– Как почивалось господину доктору наук? – учтиво задал вопрос Консель.
– Превосходно, мой дорогой друг, – отвечал я. – А вам, господин Нед Ленд?
– Дремал мертвым сном, господин доктор наук. Если не ошибаюсь, повеяло морским ветерком?
Моряк не имел возможности совершить ошибку, и я поведал гарпунеру о том, что случилось, пока они дремали.
– Тэк-с! – сообщил он. – Сейчас ясно, что это был за свист, что мы слышали, в то время, когда мнимый нарвал шнырял в виду «Авраама Линкольна»!
– Совсем правильно, господин Ленд! До нас доносилось его свистящее дыхание.
– А сообщите на милость, господин Аронакс, что сейчас час? Я никак не могу сообразить, не обеденный ли?
– Обеденный час, мой глубокоуважаемый гарпунер? Вы, правильно, желаете заявить, что время завтракать? Мы возможно проспали целый вчерашний сутки, до самого нынешнего утра!
– Выходит, что мы проспали целые дни! – вскричал Консель.
– Так мне думается, – отвечал я.
– Не стану спорить с вами, господин доктор наук, – сообщил Нед Ленд. – По мне, все равно, что обед, что ланч! Только бы стюард надоумился подать нам и то и другое!
– И то и другое! – повторил Консель.
– Верно! – поддержал его канадец. – Мы имеем право и на то и на второе! А что меня касается, я окажу честь и обеду и завтраку.
– Ну, что ж, Нед, приходится запастись терпением, – сообщил я. – Отечественные неизвестные хозяева, разумеется, не имеют намерения уморить нас с голоду. В противном случае им не было бы смысла кормить нас день назад обедом.
– А что, если они вздумали откармливать нас на убой? – сообщил Нед.
– Чуть ли! – ответил я. – Не в руки же людоедов мы попали!
– Один раз полакомиться не в счет, – без шуток сообщил канадец. – Кто знает, возможно, эти люди давненько не пробовали свежего мяса. А трое здоровых, прекрасно упитанных особ, как господин доктор наук, его слуга и я…
– Выкиньте вздорные мысли из головы, господин Ленд, – отвечал я гарпунеру. – И основное, не вздумайте говорить в таком духе с отечественными хозяевами, вы этим лишь ухудшите отечественное положение.
– Баста! – сообщил гарпунер. – Я голоден, как тысяча линий, и будь то обед либо ужин, а нам его не подают!
– Господин Ленд, – увидел я, – на корабле направляться подчиняться установленному распорядку, а я подозреваю, что сигналы отечественных желудков опережают звонок кока!
– Что ж, переведем стрелки отечественных часов, – сообщил невозмутимый Консель.
– Определю вас, приятель Консель! – вскричал нетерпеливый канадец. – У вас желчь бесплатно не разливается, вы бережете собственные нервы! Завидное самообладание! Вы способны, не покушав, сказать благодарствие! Вы скорее погибнете с голоду, чем начнёте жаловаться!
– А что толку в жалобах? – задал вопрос Консель.
– Что толку? Пожалуешься, и все как-то легче! Ну, а нежели эти пираты, – я говорю пираты из уважения к господину доктору наук, по причине того, что он запрещает мне именовать их людоедами, – нежели эти пираты мнят, что я разрешу держать себя в клетке, где я задыхаюсь, и что дело обойдется без крепких слов, на каковые я горазд во бешенстве, так они ошибаются! Послушайте, господин Аронакс, сообщите открыто, как вы думаете, продолжительно еще протомят нас в этом металлическом коробке?
– Открыто говоря, я знаю об этом не больше вашего, мой дорогой друг!
– Ну, все-таки, как вы полагаете?
– Я полагаю, что случай разрешил нам немного открыть серьёзную тайну. И в случае если экипаж подводного судна заинтересован в сохранении данной тайны и в случае если тайна для них дороже, чем жизнь трех человек, то, я думаю, мы в громадной опасности. В другом случае чудовище, поглотившее нас, при первой же возможности вернет нас в общество нам аналогичных.
– Либо зачислит нас в судовую команду, – сообщил Консель, – и будет держать…
– До тех пор, – закончил Нед Ленд, – до тех пор пока какой-нибудь фрегат, более быстроходный либо более удачливый, чем «Авраам Линкольн», не захватит это разбойничье гнездо и не вздернет целый экипаж и нас вместе с ним на реи.
– Очень резонно, господин Ленд, – увидел я. – Но, как мне известно, никто еще не делал нам каких-либо предложений. Исходя из этого безтолку планировать на будущее. Повторяю, необходимо выждать время, необходимо функционировать в соответствии с событиями; и не требуется ничего делать, раз делать нечего!
– Наоборот, господин доктор наук, – ответил гарпунер, не хотевший сдаваться, – необходимо что-то делать!
– Но что же как раз, господин Ленд?
– Бежать!
– Бежать из «земной» колонии да и то достаточно тяжело, но бежать из подводной колонии и вовсе, по-моему, немыслимо.
– Ну-с, приятель Ленд, – обратился к нему Консель, – что вы сообщите в ответ на замечание господина доктора наук? Я не поверю, дабы американец полез в карман за словом!
Гарпунер, очевидно смущенный, молчал. Побег в тех условиях, в каковые поставил нас случай, был совсем неосуществим. Но недаром канадец наполовину француз, и Нед Ленд доказал это своим ответом.
– Значит, господин Аронакс, – сообщил он по окончании маленького раздумья, – вы не догадываетесь, что обязан делать человек, если он не имеет возможности вырваться из колонии?
– Не догадываюсь, мой дорогой друг!
– А весьма легко! Он устраивается в том месте по-хозяйски.
– Еще бы! – сообщил Консель. – Куда приятнее обосноваться в плавучей колонии, чем появляться вне ее стен!
– Но прежде необходимо вышвырнуть вон всех тюремщиков, ключарей, стражников! – прибавил Нед Ленд.
– Полноте, Нед! Неужто вы без шуток думаете забрать в собственные руки судно?
– В полной мере без шуток, – отвечал гарпунер.
– Безлюдная выдумка!
– Отчего же, сударь? Разве не имеет возможности представиться эргономичный случай? А раз так, я не вижу обстоятельства им не воспользоваться. Нежели на этом поплавке не больше двадцати человек экипажа, неужто они вынудят отойти двух французов и одного канадца!
Разумнее было обойти молчанием фантазерство гарпунера и не вступать с ним в спор. Исходя из этого я ограничился дипломатической оговоркой.
– При случае, господин Ленд, мы возвратимся к данной теме, – сообщил я. – Но прошу вас запастись терпением. Тут нужно функционировать с опаской, а вы собственной вспыльчивостью лишь все дело испортите! Давайте слово мне принимать во внимание с нашим положением и не впадать в бешенство.
– Обещаю, господин доктор наук, – отвечал не Ленд мало утешительным тоном. – В рот воды соберу, не поменяю себе ни единым перемещением, пускай кроме того не будут кормить, как нам того хотелось бы!
– Вы дали слово, Нед, – сообщил я канадцу.
Разговор на этом кончился, и любой из нас углубился в собственные мысли.
Обязан сознаться, что вопреки гарпунеру, выполненному радужных надежд, я не питал никаких иллюзий. Я не верил в радостный финал, на что уповал Нед Ленд. Если судить по тому, как искусно маневрировал подводный корабль, на борту должен был пребывать солидный экипаж; и, значит, вступив в борьбу, мы столкнулись бы с сильным соперником. Притом, дабы функционировать, необходимо быть свободными, а мы сидели взаперти! Я не воображал себе, каким методом возможно бежать из этого металлического каземата с герметическими затворами. И в случае если начальник хранит в тайне существование собственного подводного корабля, – что было в полной мере возможно, – он не разрешит нам разгуливать на борту судна. Как он обойдется с нами? Обречет ли на смерть, либо высадит когда-нибудь на необитаемый остров? Мы были в его власти. Все мои догадки, как мне казалось, были равняется близки к истине, и необходимо быть Недом Лендом, дабы сохранять надежду завоевать себе свободу. Но, зная склонность канадца к навязчивым идеям, я осознавал, что чем больше он будет раздумывать, тем больше будет ожесточаться. Я уже ощущал, что проклятия застревают в его глотке, что в его перемещениях отражается чуть сдерживаемая гнев. Он вскакивал, метался, как дикий зверь в клетке, колотил об стенке и кулаками и ногой. Время шло, голод давал себя знать, а стюард не показывался. Отечественным хозяевам, в случае если у них вправду были в отношении нас хорошие намерения, не следовало так на долгое время оставлять без внимания потерпевших кораблекрушение!
Неда Ленда от голода мучили спазмы в желудке, и он все больше терял терпение ; я начинал уже беспокоиться с его стороны, не обращая внимания на данное им слово, вспышки бешенства при появлении кого-нибудь из команды судна.
Прошло еще два часа. Бешенство Неда Ленда все увеличивался. Канадец кликал, кричал, но тщетно. Глухи были металлические стенки. Не слышно было ни мельчайшего шума на судне, как словно бы все в том месте погибло. Не чувствовалось легкого дрожания корпуса при вращении винта. Судно, без сомнений, стояло на месте. Погрузившись в морские пучины, оно не принадлежало более почва. Безмолвие это было плохо.
Мы были покинуты, закрыты в стенках каземата. Я страшился поразмыслить о том, как продолжительно может продлиться отечественное заключение. Проблеск надежды, вспыхнувший было при свидании с капитаном, понемногу угас. Нежный взор этого человека, печать великодушия на его лице, благородство осанки – все изгладилось в моей памяти. Я воображал себе этого загадочного незнакомца таким, каким он, правильно, и был: неумолимым, жестокосердным. Он, по всей видимости, поставил себя выше человечности, стал недоступен эмоции жалости, сделался непримиримым неприятелем себе аналогичных, которым он поклялся в вечной неприязни!
Но неужто данный человек разрешит нам погибнуть в стенках тесной темницы? Покинет нас во власти ужасных мучений, на каковые обрекает ожесточённый голод? Страшная идея овладела моим сознанием, а воображение сгущало краски. Отчаяние овладело мною. Консель был спокоен. Нед Ленд неистовствовал.
Внезапно снаружи послышался шум. Чьи-то шаги гулко отдавались в железных плитах. Засовы взвизгнули, дверь отворилась, вошел стюард.
Перед тем как я успел сделать перемещение, дабы удержать канадца, он ринулся на беднягу, повалил его на пол, схватил за горло. Стюард задыхался в его могучих руках.
Негромко не впадай гнев, осталось немного. Мстители: Война бесконечности
