Материализм (выше это уже отмечалось) имеется адекватное науке мировоззрение, мировоззренческая позиция. Естествознание, к примеру, порождает материализм, даже в том случае, если ученый не отдает себе в этом отчета. Это так называемый стихийный материализм. Как подметил тот же Энгельс, в пределах собственной науки ученый постоянно является непреклонным материалистом, не смотря на то, что за ее пределами — отнюдь не обязательно. Вне стен собственной лаборатории он может оказаться не только идеалистом, но кроме того благочестивым правоверным христианином [25].
Каковы, но, механизмы, приводящие к тому, что позиция материализма оказывается органически свойственной науке? Говоря в общем, это связано со спецификой науки как метода освоения человеком мира, со характерным ей подходом к действительности и характером связей между деятельностью и познанием, практикой и знанием. Как мы знаем, что любой акт производственной деятельности имеется неизменно превращение некоего исходного материала в продукты. Наряду с этим в продукте находит воплощение цель, другими словами некая совокупность ожиданий человека. Сплошь и рядом, но, настоящий итог деятельности оказывается совсем не таким, каким предполагается. Появляется разрыв между результатами и ожиданиями. Из-за чего это происходит? По ряду причин, но прежде всего вследствие того что материал имеет собственную «судьбу», которая и ставит границы отечественной деятельности. Кстати, сопротивление данной «внутренней природы» материала, границы, каковые она ставит деятельности человека, и является основой наивного, стихийного материализма. Разумеется, это и земля, из которой произрастает наука. Так, классической и главной формой выделение науки в совокупности культуры общества есть ее интерпретация как формы познания законов действительности. Утверждается, что открытие законов, образовывает основную задачу либо цель всякой наук.
Но научные законы в собственной базе имеют обнаруживаемые в эксперименте и практике неизменно воспроизводимые явления, инвариантные довольно вероятных преобразований изучаемого материала. Анализ вопроса в генетическом нюансе говорит о том, что формированию научных дисциплин в большинстве случаев предшествовало обнаружение в процессах практической деятельности некоторых повторяющихся моментов, проявлявшихся при оперировании с целыми классами объектов. К примеру, подброшенное тело постоянно падает на землю, кое-какие показатели животных и растений постоянно наследуются при скрещивании и т.п. Само собой разумеется, значительно чаще человек обращал внимание на эти «инварианты» тогда, в то время, когда в практической деятельности появлялись обстановке разрыва. Скажем еще, флорентийские колодезники времен Галилея поняли, что вода в трубах насосов не поднимается на высоту, громадную восемнадцати локтей над уровнем водоема (около десяти метров). Данное явление было первоначально осознанно как следствие ограниченности действия особенной силы «боязни пустоты», присущей самой природе, которая и начинает исследоваться сперва Галилеем, а позже Торричелли. Из этих изучений потом, как мы знаем, формируется целая отрасль физики — аэростатика, другими словами наука о законах, которым подчинены свойства газов. Так, мировоззрение и материализм науки — величины совсем тождественные. Материализм имеется мировоззренческое основание науки и, добавим, практики.
Вывод, что возможно сделать исходя из сообщённого, содержится в том, что «великий главный вопрос всей, в особенности новейшей философии… вопрос об отношении мышления к бытию» (Энгельс Ф.) продуктивен, в смысле отдачи примата первенства тому либо второму, лишь в двух отношениях. Во-первых, постулирование первичности материи свидетельствует, что мыслящий субъект принимает арефлексивную позицию, думает предмет мышления как существующий вне сознания, независимо от него, «сам по себе». Отдание примата мышлению (совершенному), соответственно переводит мыслящего субъекта в рефлексивную позицию, делая его тем самым «философом», а не практиком, либо ученым. Потому, что эти позиции взаимно исключают друг друга (в один момент их занимать запрещено, они определяют значительно различные типы мировосприятия), постольку правомерно их противопоставление, правильнее задание «первичности» той либо второй. Во-вторых, данный вопрос возможно посчитать «великим главным вопросом» всего научного сознания, так сообщить всей научной рациональности. Причем, необходимо еще внести уточнение относительно уместности тут формы вопроса. Так как для сложившейся, занявшей собственную «социокультурную нишу» хорошей науки, материалистическая позиция — вне вопросов. Она имеется что-то само собою разумеющееся.
И однако, существует определенный ракурс, либо подход, в границах которого рассуждения Ф.Энгельса о «великом главном вопросе философии» в полной мере оправданы. Все дело в том, каковы эти границы. В первую очередь напомним, что философская рефлексия по поводу мировоззрения науки в полной мере может его проблематизировать, т.е. ставить под вопрос. Как и в любой другой ситуации стимуляции философской рефлексии, это происходит в обстановках разрыва деятельности, иными словами, таких событиях, в то время, когда появляются сомнения в адекватности некоей мировоззренческой формы, в этом случае материализма как мировоззренческой установки науки. Хорошим примером может послужить обстановка революции в естествознании (физике) на рубеже ХIХ-ХХ вв.
Иначе, религия и философия произрастают на одном поле — поле рефлексии. «Всевышний — сказал Гегель, — имеется итог философии» [12]. Но все же это значительно различные формы публичного сознания. Марксистская критика, к примеру, видела одну из главных неточностей Фейербаха в том, что последний посчитал гегелевскую философию «переряженной» религией, перевоплощённой в логику, «рациональную мистику». Чем же при таких условиях растолковать то резкое неприятие, практически на грани патологии, философского идеализма В.И.Лениным? Оно сильно напоминает отношение фанатически настроенного приверженца одной религиозной конфессии — к иноверцам. Материализм для него воплощение безотносительной истины, идеализм же — злокозненная неправда.
Подобное тем более требует объяснения, что сами ученые, материалисты по определению, проявляли к идеализму значительно громадную комплиментарность, за что и заслуживали от Ленина всевозможные клички, наподобие «дипломированных лакеев поповщины».
Ответ содержится в том, что марксизм, вопреки его создателям, не стал формой научного знания. В действительности, он не соответствует практически всем из вышеприведенных параметров научности. Не будучи наукой, но претендуя на роль учения преобразующего мир, он должен был занять и реально занял социокультурную нишу религии. «Научный» атеистический по внешним реквизитам коммунизм, вопреки рационалистическим формулам его создателей, обернула полным социологическим подобием религии, неким воплощением протестантской церкви Антихриста. Из этого, кстати, узнаваемые эксцессы в отношении коммунистов к Христовой церкви, аналоги которым (сопоставимо меньших, само собой разумеется, масштабов) отыскиваются разве что в эры религиозных войн. Логика марксистской мысли повторила эволюцию антропологического материализма Л. Фейербаха. Но, в случае если последний, отталкиваясь от материализма, философии и атеизма как «универсальной науки» пришел к утверждению новой религии — культу любви человека к человеку (за что и подвергая критической порке со стороны марксистов), то марксизм реализовался как религия неприязни человека к человеку, культ социального насилия.
В сектантски яростном отношении В.И.Ленина к философскому идеализму сказалась неспециализированная социальная ориентация марксистской теории на «трудящиеся массы», пролетариат как орудие революционного преобразования общества.
Идеализм, будучи тождественен рефлексивной позиции, само собой разумеется, создавал препятствия для действия марксистской теории на собственного адресата — «пролетариат», так как по собственной сути разрушителен для наивного реализма, а исходя из этого и должен был восприниматься проповедниками марксизма как ересь. Они, но, не вспоминали, а правильнее забывали в смысле З.Фрейда слова не меньше «марксистского» марксиста — Ф.Энгельса: «Но здравый человеческий рассудок, очень почтенный спутник в четырех стенках собственного домашнего обихода, переживает самые необычные приключения, только лишь он отважится выйти на широкий простор изучения» [25].
!Задание 1.4.В чем содержится некорректность суждения Б. Рассела: «сознание и Материя являются по сути дела конвенциональными понятиями; отстаивать примат материи либо сознания перед лицом новейших научных данных так же бессмысленно, как спорить о том, что подвешено сверху, а что снизу — Солнце либо Почва?»
Материализм – это приживальщик науки
