Народные сюжеты христианства

№ 405, Был таковой святой — Нил Столбенский. Ен обет дал Всевышнему, поселился на острове, выстроил каменный стол да цепью приковался. А как на коленах стоял, гвозди вбил, где коленки, чтобы не подняться была Эсе молился. Сейчас в том месте монастырь. В том месте в Ниловой пустыни камень таковой имеется, след его в том месте имеется. В то время, когда взглянешь с налета — не заметно, а приглядишься — и след какой: стоял он в том месте, говорят (Твер., Осташ., 1991).
№406. В то время, когда была я хорошая [здоровая], ездила в Обретенье все время к намастырю. Девятнадцатого июня Нилу Преподобному. Нил-то, родный отечественный, жил в намастыре, а позже на одиночество начал проситься. Он сам-то родом со Ржева, Святой таковой был, ушел в намастырь. Проситься стал: «Пошлите меня в пустынь». Настоятель-то не благословил его. «Животные, — говорит, — дикие заедят тебя, беси соблазнять будут, загибнешь совсем». Нил-то тринадцать лет в Красухе жил, в часовенке, а позже удалился в Нилову пустынь. Намастырь в том месте сейчас. Бывало, всяк праздник в том направлении на лодке плавали. Приедешь, а в том месте с вядром стоят, деньги собирают. Вот так-то было (Твер., Осташ., Городец, 1991).
№ 407. Уезжаете вы, девки, я благословила вас. Благословение-то мое вы позабудете, а как не хорошо будет, так в обязательном порядке вспомните.
Вот был тут мужик у нас в деревне, не помню, как кликали. В партию он первый вошел. А как вошел, так напасти на него всяки: вначале жёнка умерла, позже дочка остыла зимний период, тожы умерла — совсем мужик один остался. А как на войну уходили, так его и проводить-то некому. Всех бабы, дети провожают, на улицу все высыпали, а он один стоит, некому его проводить-то. И вот подходит к нему старуха, старенька така, горбатенька совсем. Пожалела его и говорит: «Бедный ты, бедный! и благословить-то тебя некому». Благословила она его, дала псалом один, говорит: «Носи его, сохрани тебя Всевышний, святитель Николай тебе также окажет помощь». И сражался он позже всю войну, и в плену был, и цел пришел. А в плену, он-то сказал позже, вся шинель у него в щелях-то, а пленных большое количество было, идут они, гонят их, умирают большое количество, кто в том месте падет на дороге, кто что. А тот-то идет все, и ничего ему не делается, сам не знает, откуда силы-то берутся. Вот так и пришел он с войны живой, Не знаю, отправился ли позже в партию, не отправился, Всевышний его знает. А к бабке-то той, благословила его старуха что, пришел и благодарю говорит. Вот я псалом-то носил с собой, вот Николай-то Чудотворец и помог мне. Вот таковой он отечественный святитель Николай. Он путеводитель, он людей водит (Твер., Осташ., Городец, 1991).
№ 408. На перелеске жил мужик. Здоровый волшебник был. Внезапно и заболел, и погиб, дорогая. Вот супруга и говорит детям, а у них три сына было: «Ступайте в деревню, дабы похоронили». Вот двое отправились, а третий остался. Забрались они на печку. Внезапно у мертвеца рука отвалилась. Жена-то опасается, она и говорит сыну: «Подними папенькину ручку, положи и сообщи: «Папенькина, ручка, лежи. Христос с тобой». Сын так и сделал. Вот сидят они дальше. Внезапно у мертвого нога отвалилась. А страшно. Супруга снова говорит сыну: «Подними папенькину ножку, положи и сообщи: «Лежи, папенькина ножка, Христос с тобой». Сын снова так сделал. На третий раз волшебник сам поднимается, к печке идет, за опушину * берется. Тут супруга и говорит: «Хоть бы нас Господь спас, я бы 9 раз к Соловецким [в Соловецкий монастырь] сходила». А ён уж на печку, лишь сообщила, словно бы священник зашел да крестом по лбу волшебнику как дал. Он и пал. Тут супруга взмолилась: «Миленький ты мой, подожди, не уходи, пока мои не возвратятся». Ей так как страшно, что волшебник-то на полу лежит. А священник ей отвечает: «Благочестивая дама, положи его, он не поднимется». Она опять взмолилась, не уходи, да не уходи. А он ей: «Не опасайся ничего, не так долго осталось ждать твои придут. А в том месте беда еще больше, в том месте меня ожидают». И лишь сообщил, как мужичина и два ее сына в двери вошли (Волог., Белоз., Олькино, 1988).
№ 409. У двоюродной сестры две коровы было, так она их поутру выпустила. Другие к себе пришли, а их нет. Искали, искали. Легла, говорит, а мне и снится Никола-то Угодник, совершенно верно на иконе. Перед сном-то я молилась: «Никола-кристе, Господи Божи, сообщи, где коровушки, приснитесь-покажитесь». Пришел, говорит: «В уроцище * они, в данной полянки-то». Они [хозяева коров] еще до солнышка побежали. Пришли, а коровы стоят. Как в том направлении зашли, не знаю. Нашли их, в противном случае нигде не промыргали.* А на вторую ноць Никола ей и сообщил: «Большы так не производи. Ты их, предположительно, поругала, сообщила: «Понеси вас леший», — тетка Маня говорила (Арх., Карг., Хотеново, Митрофаново, 1989)
№ 410. Жила старуха. Ночью во сне сообщил Господь, что к себе домой придет. Утром начала готовиться, пироги печь. Бедный к утру пришел, она его не разрешила войти, заявила, что некогда. Второй раз к ней бедный пришел днем, она его снова не разрешила войти в дом. К ночи пришел бедный в 3-й раз, она снова заявила, что некогда, послала в соседний дом. Ночью пришла к ним и задала вопрос про бедного. Ей заявили, что за печкой спит. Она поглядела, за печкой нет никого. Господь может в различные виды преобразовываться, вот в этот самый момент превратился в бедного (Волог., Кирил., Благовещенское, 1979).
№ 411. В Ветхой Руссе имеется икона, громадная такая, Старорусской Божьей Матери. Вси ходили на ею молиться. А в войну немцы желали ею увезти, у их икон-то нет. Загрузили, так лишь до Новгорода довезли, а в том месте как поднялась, так с места ею не скрянуть.* Тягали, тягали — ничего, так и покинули.
А раз засуха была, так в поля вывозили икону эту, молебен помогали, батюшка по дворам ходил, в противном случае скот горазд пал (Новг., Старорус, Гривы, 1990).
№ 412. В Маркови, где церковь, в икону кто-то выстрелил, и он закаменел, парализовало его. В войну это было (Новг., Старорус, Чижово, 1990).
№ 413. Низина у нас была, все говорили, в том месте когда-то проваливши была церковь. Раз идем перед Рождеством с дедушкой в церкву, а холод горазд сильный был. Дед уши опустил, уши в шапке. А мне думается, как певчие поют. Я говорю деду: «Дед, послушай, что в том месте в елках». Дед стал, уши поднял у шапки, постоял, послушал, позже перекрестился», завязал шапку, меня за руку забрал. «Отправимся, — говорит, — внученька». И мы ушли с того места. Слышал он, аль не? (Новг.,. Старорус, Святогорша, 1990).
№ 414. Проваливша церковь была у нас. Меня раз в том направлении линии завели. Они лошадям обернулись и вели меня. А про церкву-то говорили, что была Литва какая-то, безобразили в церкви, на лошадях въезжали, вот она и провалилась (Новг., Старорус, Гривы, 1990).
№ 415. Два Всевышнего было, первый-то Всевышний Саваоф, а второй Христос. Саваоф все сдал, что сотворил, Христу — и лес, и небо. Да, два Всевышнего было (Твер., Осташ., Новая Скрибель, 1992).
№ 416. Легенда об финале иконы Михаила Архангела из-церкви, которую позже сожгли.
У нас в Носовицах церковь была, Михаила Архангела, древесная. Дьячок наоборот жил, а у него зять коммунист был. Вот данный зять и еще двое в деревне дали согласие, забрали обобрали церковь. Крест золотой аль серебряный, я уж не знаю, чаша в том месте была, иконы. Спасителя забрали, Мать Божия матерь, Михаила Архангела забрали. Забрали обобрали и подожгли. Так уж так горела, что вишь свечка. Ничего в том месте, дабы искра либо что. Не ахти в том месте было построек, четыре дома в том месте было, четыре либо пять, никого не затронуло, никто не сгорел. Чисто как свечечка горела, как свечечка.
Его-то, вишь, весной сожгли, а зимний период вот было дело. Лопатино, а в том месте Гридино. Мужчина из Лопатана ехал с дровам. Едет он, едет, предположительно, часов в 12 так едет. Господи! Что это такое! Несут! Целый он так и сияет, так и сияет, как целый в огнях либо в золоте! А второго несут, чёрный таковой, как в гробу: Чёрный, чёрный таковой. А впереди этого идет мужчина. А этому мужчине, что с дровам, говорит: «Забери в сторонку! Станьте в сторонку!» Я, говорит, поднялся в сторонку. Так и несут. Так какая ужасть-то! А это Михаила Архангел выходил оттуда в Оселок, на Лопатино в Оселок. И таковой страсти-то! И говорит, очень сильно большое количество народу, большое количество народу-то.
Приехал в Носовицы, стучится: «Петр Иваныч! разреши войти ты меня, разреши войти!» — «Что с тобой, Иван, что ты таковой?» Он лошадь распряг, зашел, его так и колотит. Ему позже ничего для того чтобы не было, чтобы его показнили либо что.
Яркий — это Михаил Архангел, а это чёрный царь, чёрный царь.
Это было зимний период поране, а церковь сгорела весной, в мае, предположительно, девятого. Это знать давали.
У меня, супруг, этта, был рыбак. А я отправилась с рыбой в Лопатино. На ночь, думаю, отправлюсь, рыбу реализую, утром приду, на работу. Отправилась, помолилась на церковь: «Михаила Архангел, поможи мне, Господи». Я иду оттуда утром: «Слава тебе, Господи, дошла». Наблюдаю, как ништо не так. Я перекрестилась, чтой-то такое! А я и в голову не забрала, грешница. Прихожу, мать-то моя плачет. «Что с тобой, маменька?» — «Пашенька, беда-то какая у нас. Михаила сожгли, Михаила Архангела отечественного сожгли!» Вот как было, век не забуду, ни при каких обстоятельствах! (Твер., Осташ., Глубокое, 1993).
№ 417. Легенда о старичке-предсказателе.
Вариант I.
Был у нас старичок, Максимушка. В лесу в изобке жил. Печечка маленька, иконки у него были, лампадочка теплится. А уж чем питался, уж не знаю. Старичок старенький, к нему ходили задавать вопросы, он присказывал. Жил в Ботове, болотничка в том месте, досочки положены. А другие говорили, что не было у него печки. В избе камни громадные. В случае если мёрз, начинал камни ворочать. И зимний период также. Как холодно, он камни ворочал, ему и тепло. Жил-то он один.
Максимушка сказал не явственно, позже уж догадывались.
Папа болел, пошли к нему. А он говорит: «Поправится. У церкви стоит дом, от всего лечит. А в том месте никакого дома не стояло, погост был. Папа и умер.
Задавали вопросы, жениться — не жениться, как неприятность али что. Два парня пошли к Максимушке, жениться либо нет, какую судьбу сообщит. Шли по дороге, один второму: «Что нам Максимушка поболтает?» Вот пришли. Максимушка говорит: «Проходи, парни». «Ты, Максимушка, сообщи судьбу». А он вышел в сени, позже входит с квашней, молчит и без того ее болтает. Так они и ушли.
Я-то маленька была, не ходила, а сестра Катя ходила. Лишь уж чего задавала вопросы, не знаю. Катя планирует, говорит, ему заплатить нужно. А мама (маму Марфой кликали) говорит, нет у нас денег, вот забери пять копеек. Раньше деньги были так как настоящие, не то что нынешние эти тыщи проклятущие, разве ж это деньги! Встречает прекрасно: «Заходи, заходи, матушка, садись». Катя задала вопрос, поболтал он, а позже говорит: «Денежку к себе неси, мне не нужно, нет так как денег у вас дома». А пять копеек он не видел, так знал.
У нас на деревнях был мужчина, четверо детей у него, а жонка умерев. В деревне была дама, он посватался, она дала согласие. Она уж пожилая такая была. Она отправилась к нему, к Максимушке, перед тем как дала согласие, выходить — не выходить, поскольку все-таки четверо. Он ей говорит: «Ожерелье, ожерелье, ожерелье». А что это «ожерелье», мы и не знаем. Она еще трех либо четырех от него родила, вот и «ожерелье».
Позже убили его. Пускай присказывал, для чего кумунисты убили. И присказывал всю правду, он никому дистрофичного не сказал, лишь хорошее. Церковь в городе, Илья-Пророк, сейчас уничтожена, в том месте он похоронен. И все лишь хорошее присказывал (Твер., Осташ., Глубокое, 1993).
Вариант II.
У одного мужика в избушке в лесу одни камни были, ни стола, ничего, настоящая заимка.* Мать и одна баба пошли к нему задать вопрос его, он судьбу сказал. Шли и думали, нужно ему что дать либо не давать. Мать не пожалела ему что дать, а вторая пожалела. Пришли, мужик и сообщил той: «Не нужно мне ничего, уходи. Не нужно мне твово». Это таковой гадатель есь (Тверь., Осгаш., Жар, 1994).
№ 418. Перед войной ходил Омеля. Где камень на камень положит, то шкуру на палку либо венец из березки сплетет, а в войну какое количество тут погибло.
У кузнеца дочка была больная, бегала все по ночам, им было не удержать. Так она с ним, с Омелюшкой, и ушла. Большое количество предвещал, а открыто ничего не сказал.
Раз юноша болел чахоткой. Надел новую шубу, отправился к Омеле, а тот забрал веник, макнул в канаву да покадил, как священик, что погибнет. А юноша рассердился на него, пришел к себе и говорит: «Никого он мне не сообщил, лишь обрызгал меня грязью, шубу спортил». А через пара дней юноша и погиб.
Большое количество Омелюшка предвещал, да осознать его не каждый имел возможность (Новг., Срарорус, Хорошево, 1990).
№ 419. Это было сто лет тому назад. В Маркове находят икону на сосне. Отнесли в другую деревню, она снова явилась. И без того три раза было. Тогда решили, это Богоматерь желает, дабы храм тут был. И выстроили отечественную церковь, вот она и стоит с того времени. В четырнадцатом году сто лет было.
На протяжении войны иконы по зданиям разбирали, чтобы от немца запрятать. А был церковный староста. Ему дали деньги для школы, а он их разрешил войти в второе, ну, для себя что-то. Вот со Старорусы привезли икону ко мне, старосту подвели под икону, а он как словно бы помертвел. Так и стоял продолжительно, пошевелиться не имел возможности. И деньги позже дал (Твер., Осташ., Марково, 1990).
№ 420. Маленькая птица на окно садится — дистрофичная, опасаться нужно. Маленька птица гвоздей Иисусу Христу принесла, в то время, когда распяли. Никто не принесли, а она принесла.
А муха Исуса Христа спасла. Ему гвозди забили в ноги и руки, в то время, когда распинали, и в сердце желали забить, дабы кончился. А муха села на это место, как словно бы гвоздь. Видят, гвоздь словно бы забит уже, и не стали. Так муха Христа спасла (Арх., Мез., Жердь, 1986).
№ 421. Неизменно сохраняю надежду на его угодников и Бога. Уж как из-дома выхожу, в обязательном порядке сообщу: «Спаситель в первых рядах, Николай-Чудотворец сзади, попутчики мне во всех дорогах-дороженьках. Отдай меня, Господи, на родную почву, в родной дом живую и здоровую». Три раза нужно сообщить, а «аминь» сказать не нужно (Волог., Череп., Григорьево, 1987).
№ 422. Привидение было. В то время, когда мужика моего убили, я лежу и плачу. Ребенок спит. Посмотрела — старичок маленькой, в кафтане, глаза красноваты, волосы пострижены. Мне говорит: «Ты не плачь, твово мужа прямо осколком в голову убило». Сообщил так и провалился сквозь землю. Я говорю Коли, сыну: «Сходи за огоньком». Он принес огоньку-то, зажег лампу. Так и лежали, все закрыто и заложено. Так и сообщило. В действительности не редкость. Я позже отправила за мужчиной, что в Верколи в монастыре. Он пришел и говорит: «Это тебе, Анна, отлично, он тебя утешить пришел, не кажному он показывается. Это Микола Милостивый приходил, он от Всевышнего к тебе приходил и утешил, сообщил так как, как мужик твой убит» (Арх., Карпогор., Лавела, 1985).
№ 423. Господь повелел нам животных кормить. Уж так-то я их жалею, не могу, как!
Одна бабка напекла блинов, ребенок покакал, она блином подтерла. Господь рассердился. Раньше-то колосок от самой почвы в зернах был, а Господь стал его вверх по стебельку тащить. Вот зернышки лишь наверху и остались. А собака и кошка взмолились: «Что мы имеется будем!» Раньше-то они от почвы зернышкам питались. Вот Господь и повелел человеку животных кормить (Твер., Осташ., Овинец, 1991).
№ 424. В осеннюю пору Ивану отсеченье головы. То ли 10-го, то ли пятнадцатого, ну, в этих числах. Запрещено капусту сечь, дрова рубить, ничего запрещено: считается, его голову отрубишь — громадной грех.
А вот что люди-то говорят про Ивану отсеченье головы. Жили два брата, и чего-то они не поладили, и один второму голову отрубил. Грех кочаны в данный сутки рубить, и суп с капустой имеется также грех (Новг., Старорус, Кривец, 1990).
№ 425. Легенда о Михаиле Клопском
Преподобный Михаил, Михайло Клопский, тут жил, в етом монастыре. Он и строил. Он как святой. Он хороший был, все раздавал бедным. Давал меру ржи, а принимал на донышке. Монахи и обиделись на него, дескать, ты бедным раздаешь. Он сообщил: «Миряне, не завистуйтесь, у вас не убудет». Его и погнали с дому, монахи выгнали его. Как он ушел, так их засеки * в монастыре безлюдны стали, в их засеках не хлеб, а угли. Дошел до Ильменя, в том месте два мужика жали, Павел и Петр. Он им говорит: «Отдохните». Они говорят: «Мы выпивать желаем». Он забрал да и торнул посохом почву, в том месте вода и выкипела,* чистая такая, живая вода. И дошел до Раком, в том месте также торнул. А два ключа, родника, есь до сих пор. Вода горазд хороша, прыскали ее, И, основное, бежит вода с кряжа.* В том месте часовенка была, так сейчас сожжена. Она сгнивши была, дак глава нову поставил, направляться таку.
Не знаю, куда дошел. Он дальше был прошедце. И в Ильмене шел. Он в Ильмене в часовенке жил.

В монастыре отправился беспорядок. Его, значит, братья: «Что ж мы сделали!» И вернули с крёстным ходом. С девяти церквей просили, чтобы возвратился, с херувимами,* и иконы забирали . И он возвратился, и пошло все по-ветхому. А позже он тут до смерти. И без того он тут и похороненый. Прах евоный в том месте, под плитой. Шестого июля он возвратился. Празднество сейчас происходит, с херувимами и хорухлями.* Молиться ему тропарчик имеется, и в церкви тропарь имеется. А праздник — так прихоженье его (Новг., Новг., Песчаное, 1994).
.

Поиск по сайту

УМНЫЕ Христианские притчи

Похожие статьи:

Понравилась статья? Поделиться с друзьями:
Добавить комментарий

;-) :| :x :twisted: :smile: :shock: :sad: :roll: :razz: :oops: :o :mrgreen: :lol: :idea: :grin: :evil: :cry: :cool: :arrow: :???: :?: :!:

Adblock
detector