Возвратясь в Москву, я уже не застал артистов в Пушкино. Они перебрались в город, в снятый в аренду нами театр, перешедший в отечественное распоряжение118.
Подъезжая к театру по возвращении из отпуска, я не имел возможности сдержать от беспокойства нервной дрожи. Она оказалась при одной мысли о том, что у нас имеется театр, сцена, уборные, труппа с настоящими, настоящими актерами; что мы можем устроить в этом театре ту жизнь, которая нам в далеком прошлом мерещилась, очистить мастерство от всякой скверны, создать храм вместо балагана. Но каково же было мое разочарование, в то время, когда я оказался в том самом балагане, что мы планировали уничтожить. В действительности, Эрмитаж в Каретном последовательности (не смешивать его со ветхим Эрмитажем Лентовского, что уже не существовал более) был в то время в страшном виде: нечистый, пыльный, неблагоустроенный, холодный, нетопленный, с запахом пива и какой-то кислоты, оставшимся еще от увеселений и летних попоек, происходивших тут. При театре был сад, и в нем все лето забавляли публику различными дивертисментами на свободном воздухе. В холода и плохую погоду они переносились в закрытый театр. Вся ситуация была применена к запросам садового зрителя и носила печать плохого тона. Это сказывалось во всем: и в окраске стен, и в рисунке обоев, и в подборе цветов, и в похабной отделке, и в убогой роскоши, и в вывесках, расклеенных по стенкам, и в рекламном занавесе на сцене, и в мундирах лакеев, и в подборе закусок в буфете, и во всем оскорбительном строе и распорядке дома.
Предстояло вытравить из него плохой вкус, но у нас не было денег, дабы создать в нем приличную для культурных людей обстановку. Все стенки с их похабными объявлениями мы белой краской. Скверную мебель закрыли хорошими чехлами, нашли приличные ковры и устлали ими все коридоры, примыкающие к зрительному залу, дабы стук шагов проходивших не мешал ходу спектакля. Мы сняли похабные занавески с окон и дверей, вымыли самые окна, выкрасили их рамы, повесили тюлевые занавески, неприглядные углы закрыли лавровыми цветами и деревьями, что придало помещению уют… Но как ни чини ветхую рухлядь, ничего хорошего выйти не имеет возможности: в одном месте починишь либо замажешь, а в другом откроется новый недостаток. Вот, к примеру, в моей актерской уборной я начал приколачивать гвоздь, дабы повесить полку на стене. Но стенки были так ветхи и узки (уборные были переделаны из несложного сарая), что от ударов молотка кирпич выскочил полностью и в стенке появилась дыра, через которую ворвался в помещение холодный наружный воздушное пространство. Особенно неблагополучно было с отоплением театра, поскольку все трубы были сломанными, и нам было нужно чинить их на ходу, притом в такое время, в то время, когда уже завернули морозы и пора было каждый день нагревать строение. Данный недостаток театра принес нам много задержек и страданья в работе. Но мы не сдавались и боролись с препятствиями. А они были весьма важны. не забываю, в один из пьес мне было нужно отдирать от стенки собственной уборной примерзший к ней костюм, что предстояло тут же надевать на себя. какое количество репетиций приходилось проводить под сопровождение оглушительных ударов о железные трубы, каковые наскоро чинились до завтрашнего дня, в то время, когда они опять портились. Электрические провода кроме этого были в беспорядке и ремонтировались, благодаря чего репетиции происходили при огарках, практически в полной темноте. Ежедневно открывал все новые и новые сюрпризы. То выяснялось, что декорации не помещались на сцене и нужно было строить новый сарай, то приходилось упрощать мизансцену, самую декорацию и постановку ввиду недостаточности размеров сцены, то я должен был отказаться от полюбившегося результата ввиду несостоятельности механического аппарата и сценического освещения.
Все это задерживало работу в самый спешный момент перед открытием театра, которое должно было состояться как возможно скорей ввиду полного опустения кассы. Параллельно со всей данной непростой хозяйственной работой шли подготовительные административные работы. Нужно было уже производить предварительные объявления об открытии театра, нужно было придумать наименование нового дела, но так как мы еще не угадывали его будущей физиономии, данный вопрос висел в воздухе и откладывался со дня на сутки. Общедоступный театр, Театр, Столичный театр, литературы Общества и Театр искусства — все эти заглавия подвергались критике и не выдерживали ее. Хуже всего то, что не было времени сосредоточиться и хорошенько поразмыслить о спешно поставленном на очередь вопросе. Все мое внимание было направлено на то, чтобы выяснить, что же в итоге выходит на сцене из репетируемых пьес. Сидишь, бывало, на режиссерском месте, ощущаешь, что в одном месте спектакля имеется длинноты, в другом — не доделано, что в постановку вкралась какая-то неточность, мешающая впечатлению. Если бы возможно было хоть раз сплошь просмотреть пьесу В первую очередь до конца, все стало бы светло, но как раз этой-то нужной тогда сплошной, безостановочной репетиции добиться было нереально. Помимо этого, тусклое освещение огарками не давало возможности разглядеть группировки, мимику актеров, взять неспециализированное чувство от всей декорации. А в том месте, наблюдаешь, актер опоздал на выход, поскольку его позвали для примерки костюма; а вот в самый тяжёлый момент приехал кто-то, и меня самого позвали в контору ввиду неотложности дела. Я, подобно Танталу, тянулся к чему-то, что от меня ускользало.
В один из таких моментов пытливого угадывания формировавшейся картины спектакля, в то время, когда я ощущал, что вот еще 60 секунд — и я осознаю секрет сцены, акта, пьесы, я услышал над моим ухом голос Владимира Ивановича:
Больше ожидать запрещено. Я предлагаю назвать отечественный театр Столичным Художественным общедоступным… Согласны вы? — Да либо нет? Нужно решать на данный момент же.
Соглашусь, что в момент этого неожиданного вопроса мне было все равно, как бы ни назвали театр. И я, не вспоминая, дал собственный согласие.
Но на следующий сутки, в то время, когда я прочел в газетах объявление от Столичного Художественного общедоступного театра, мне стало страшно, поскольку я осознал, какую ответственность мы взяли на себя словом художественный.
Я был очень взволнован этим.
Но будущее отправила мне утешение: в данный самый сутки, по окончании работы с Владимиром Ивановичем, Москвин показывался в роли Федора и произвел на меня огромное чувство119. Я плакал от его игры, и от умиления, и от эйфории, и от надежды на то, что среди нас находятся гениальные люди, могущие вырасти в громадных артистов. Было для чего мучиться и трудиться! В тот же вечер нас всех порадовали и А. Л. Вишневский120 — Борис Годунов, и В. В. Лужский — Ив. Шуйский, и О. Л. Книппер — Ирина, и другие артисты.
????
