Хороших полмили Мусква гнался за Ленгдоном. Сперва бегом, позже перешел на ход и наконец остановился, уселся по-собачьи, не сводя глаз с далекого горного склона. Если бы Ленгдон шел пешком, то медвежонок, пожалуй, бежал бы за ним, не думая о привале, пока не выбился бы из сил. Но кожаная клетка смущала его. В ней было тесно, лошадь на ходу так встряхивала клетку, что медвежонку это казалось землетрясением. А он осознавал, что в том месте, в первых рядах, не только Ленгдон, но и клетка.
Некое время он сидел так и безрадостно всхлипывал. Но не делал дальше ни шагу. Медвежонок не сомневался, что приятель, которого он уже успел полюбить, не так долго осталось ждать возвратится. Он постоянно возвращался и еще ни разу не одурачил ожиданий медвежонка. После этого Мусква пустился на поиски клейтонии и кандыка, стараясь наряду с этим не отходить весьма на большом растоянии от места, где проходила экспедиция.
Целый данный сутки он провел в лугах, заросших цветами, у подножия склона. Светило солнце, было весьма приятно. И он нашёл тут много столь милых его сердцу луковиц. Медвежонок рылся в почве и наелся досыта. Днем он соснул.
Но, в то время, когда солнце начало садиться и тяжелые тени гор надвинулись на равнину, загрузив ее в темноту, ему стало страшно. Что в том месте ни скажи, а ведь он был еще всего-навсего медвежонком в самом младенческом возрасте и до сих пор лишь одну страшную ночь — ночь по окончании смерти матери — совершил один. Тэр заменил ему мать, а позже Ленгдон — Тэра, и до сегодняшней ночи ему еще не привелось по-настоящему ощутить одиночество.
Он забился в чащу боярышника рядом от следа, покинутого экспедицией, и все ожидал, настороженно прислушиваясь и принюхиваясь. Ярко засверкали звезды, но сейчас их красота не имела возможности выманить медвежонка из его укрытия; И лишь утром он, с опаской крадучись, выбрался из собственного убежища.
Солнце опять приободрило его и сделало смелей, и он побрел обратно, через равнину. Запах, покинутый прошедшими тут незадолго до лошадьми, становился Все слабей и слабей и вот наконец совсем провалился сквозь землю. Данный сутки Мусква питался травой и несколькими корешками кандыка.
Ночь застала его на вершине склона, по которому экспедиция проходила из равнины, где побывали Тэр и Исквау. Медвежонок устал, пузо у него подвело от голода, и в довершение всего он совсем заблудился. Эту ночь он проспал в дупле поваленного дерева.
На следующий сутки отправился дальше и большое количество еще ночей и дней бродил по равнине в полном одиночестве. Он прошел рядом от озерца, около которого они с Тэром повстречали ветхого гризли, с жадностью обнюхал рыбные кости и горестно всхлипнул.
Проходил он и по берегу глубокого, чёрного озера. Опять довелось ему заметить птиц, пролетающих, как тени, в лесном сумраке. Проходил по плотине, выстроенной бобрами. А две ночи проспал по соседству с запрудой, образованной упавшими деревьями на том самом месте, откуда недавно он смотрел за Тэром, что ловил рыбу. Он уже практически забыл Ленгдона, думал больше о Тэре и вспоминал о матери. Так, как на данный момент он скучал по ним, он ни при каких обстоятельствах не скучал по человеку. Дикая натура Мусквы забрала собственный.
Лишь в первых числах Августа оказался он у края равнины и перевалил через тот самый склон, на котором Тэр в первый раз услышал гром ружей белых людей и где в первый раз пули ужалили его. Медвежонку частенько приходилось укладываться дремать на безлюдный желудок, но за эти 14 дней он заметно вырос и уже не опасался темноты.
Мусква прошел по глубокому, не опытному солнечного света каньону, что начинался выше грязевой лечебницы Тэра. И без того как из этого можно было выбраться лишь одним методом, то он наконец оказался наверху, у выхода из ущелья, через которое когда-то прошел, раненый Тэр, а следом за ним его преследователи: Брюс и Ленгдон. Но вот и родные места, его дом: внизу распростерлась вторая равнина.
Само собой очевидно, медвежонок не определил ее. Все, что он тут видел, было совсем незнакомо ему. Но равнина была так красива, полна для того чтобы изобилия и столько в ней было солнечного света, что медвежонок не торопился выбираться из нее.
Ему попадались целые заросли клейтониэд и кандыка. А на третий сутки собственного нахождения в равнине он в первый раз самостоятельно убил живую дичь.
Мусква чуть не наступал на мелкого, не больше красной белки, сурчонка. Зверек опоздал удрать, и медвежонок схватил его. Попировал Мусква в этом случае на славу.
Лишь еще спустя семь дней прошел он по пойме ручья около того самого склона, на котором погибла его мать. И если бы он поднялся на вершину склона и прошел по его гребню, то заметил бы ее кости, дочиста обглоданные птицами и зверьём.
Еще спустя семь дней медвежонок был на маленьком выпасе, где Тэр задрал сперва карибу, а позже тёмного медведя.
Теперь-то Мусква осознал , что он дома!
Дня два не отходил он от данной арены пира и былого сражения дальше чем на двести ярдов. И ночь и день медвежонок ожидал появления Тэра. Позже в отыскивании пищи было нужно уйти подальше, но ежедневно в тот час, в то время, когда тени, отбрасываемые горами, начинали удлиняться, он неизменно возвращался к чащице, где они с Тэром устроили когда-то собственный продуктовый склад. Тот самый, что был так по-мародерски разорен и осквернен тёмным медведем.
в один раз в отыскивании кореньев он забрел весьма на большом растоянии и был приблизительно в полумиле от места, которое стало сейчас его домом. В тот момент, в то время, когда чья-то огромная тень нежданно упала на него, он обнюхивал подножие гора. Медвежонок поднял глаза и с полминуты стоял, как громом пораженный. Сердце его стучало и прыгало так, очень еще в жизни. Перед ним стоял Тэр!
Гигант гризли стоял без движений, как и медвежонок, и нормально рассматривал его. Тогда Мусква с восторженным щенячьим визгом подбежал к нему. Тэр опустил огромную голову. Еще с полминуты оба простояли без движений, шнобель Тэра уткнулся в пушистую пояснице медвежонка. А позже Тэр, словно бы Мусква ни при каких обстоятельствах и не терялся, будто бы ничего не случилось зашагал вверх по склону, и радостный медвежонок отправился следом за ним.
С того времени большое количество дней прошло в роскошных пирах и удивительных путешествиях. Тэр продемонстрировал Мускве тысячу новых мест в обеих равнинах и в разделяющих их горах. Были дни успешной рыбной ловли. Еще один карибу был убит в горах. Мусква все больше толстел и прибавлял в весе. К середине сентября он уже был ростом с громадную собаку.
После этого показались ягоды, и Тэр знал, где их искать. Сперва в низинах поспела дикая малина, после этого мыльнянка. А за ними — ни с чем не сравнимая тёмная смородина. Она росла в глубине леса, в холодке, и ягоды ее были чуть ли не с вишню, а по сладости она практически не уступала сахару, которым кормил Мускву Ленгдон. Тёмная смородина пришлась медвежонку по вкусу больше всего на свете. Она росла тяжелыми, огромными гроздьями. На усыпанных ими кустах практически не было листьев, и медвежонку ничего не стоило за какие-нибудь пять мин. обобрать и слопать целую кварту смородины.
Но вот наконец миновала и ягодная пора. Наступил октябрь. Ночи стали весьма холодными, бывали случаи, когда солнце не выглядывало по целым дням. Небеса помрачнели, и по ним ползли тяжелые тучи. На вершинах гор снег становился все глубже и в том месте, на высоте, уже больше не таял.
Снег выпал и в равнине. Сперва только-только застелил почву белым ковром, на котором у Мусквы мерзли лапы. Снег данный пролежал недолго.
С севера задули холодные, сырые ветры. Монотонная музыка летней равнины сменилась сейчас заунывным воем ветра по ночам, тоскливым скрипом деревьев. И Мускве казалось, что всю землю делается вторым.
В эти холодные, сумрачные дни Мускву особенно удивляло, что Тэр не уходит с ветреных склонов, — так как ничего же не стоило забрать да укрыться в низинах. И Тэр, если он по большому счету пускался в объяснения с ним, возможно сообщил медвежонку, что зима уже прейдет скоро и что эти склоны — их последние кормильцы. Ягод в равнинах уже не осталось и в помине, коренья и трава — что это за еда в такую пору… Им нечего на данный момент попусту терять драгоценное время на поиски муравьев и гусениц, а вся рыба ушла в глубокие воды. В эту пору карибу делается чутким на запахи, как лиса, и стремительным, как ветер. И лишь на этих склонах еще возможно кое-как пообедать гоферами и сурками — таков обед голодного времени. Тэр выкапывал их из почвы, и Мусква приложив все возможные усилия помогал ему. Неоднократно им приходилось выбрасывать целые вагоны почвы, перед тем как они добирались до комфортных зимних квартир, где дремало семейство какого-нибудь сурка. А другой раз им приходилось целыми часами копать, пока сцапаешь трех-четырех мелких гоферов, каковые не больше красной белки, но жирны легко на диво.
Так они прожили финиш октября и встретили ноябрь. Вот сейчас снег, холодные яростные метели и ветры, идущие с севера, взялись за дело действительно. Пруды и озера затянуло льдом. А Тэр все еще оставался на склонах гор. У Мусквы по ночам зуб на зуб не попадал от холода, и ему казалось, что солнце так больше ни при каких обстоятельствах и не засияет так же, как и прежде.
В один прекрасный день, приблизительно в середине ноября, Тэр внезапно кинул откапывать семейство сурков, спустился в равнину и с самым деловитым видом направился на юг. В то время, когда они тронулись в путь, то пребывали в десяти милях от каньона, лежащего выше грязевого бассейна. Но гигант гризли шагал так скоро, что они добрались в том направлении еще засветло.
Два следующих дня Тэр, казалось, прекратил интересоваться всем на свете. Пищи в этом каньоне не водилось никакой, а Тэр слонялся около скал, прислушиваясь да принюхиваясь, и по большому счету вел себя, с позиций Мусквы, более чем необычно. В разгар второго дня Тэр задержался у сахарных сосен, почва под которыми была устлана опавшей хвоей, и принялся поедать ее. Хвоя не пришлась Мускве по вкусу, но что-то подсказывало медвежонку, что нужно делать то же, что и Тэр, и он начал подбирать хвою язычком и глотать, понятия не имея, что это сама мать-природа заканчивает их последние изготовление к продолжительной спячке.
Было уже четыре, в то время, когда они подошли к входу в глубокую пещеру, ту самую, в которой Тэр показался на свет. Тут гризли опять задержался, принюхиваясь по привычке. Темнело. Над каньоном завывала снежная буря. Щиплющий ветер то и дело налетал с горных вершин. Небо было тёмным, валил снег.
С 60 секунд гризли постоял, по плечи вложив голову в пещеру. Позже вошел, а за ним и Мусква. Глубоко-глубоко в пещере они пробирались в таковой темноте, что хоть глаз выколи, и чем дальше, тем становилось теплей Затихало завывание ветра, пока не превратилось в еле слышное бормотание.
Еще полчаса копался Тэр, перед тем как устроился со всеми удобствами. Мусква свернулся у него под боком, Ему было весьма тепло и уютно.
Всю эту ночь бушевала метель. Снег выпал глубочайший. Он доверху завалил целый овраг огромными сугробами и накрыл его сверху толстой снежной крышей. Всю землю был погребен под снегом. Наутро не стало входа в пещеру и огромных каменных глыб. Провалились сквозь землю красный и чёрные деревья кустарник. Все стало белым и мертвым. Монотонная музыка равнины умолкла.
Глубоко в пещере беспокойно шевельнулся Мусква. Позже не легко набрался воздуха Тэр. Продолжительно и непробудно дремали они затем. И как знать — возможно, видели сны.
