В то время, когда наступило воскресенье — последнее воскресенье, совершённое Тимом в родном городе, — мачеха уже за завтраком начала проявлять нетерпение Она сварила сейчас особенно крепкий кофе и выпивала его жадными глотками, но практически ничего не ела. Тиму она дала больше денег, чем он попросил. Нарядившись в собственный самое роскошное шелковое платье, вышитое цветами, она дотянулась из шкафа лису, дабы надеть ее, в то время, когда будет выходить из дому.
— Ах, как любопытно, как любопытно, — тараторила она, — победим мы сейчас либо нет?! Ты уже знаешь, Тим, на какую лошадь будешь ставить?
— Нет, — ответил Тим. И это была правда.
— Так ты еще и не думал об этом? Желаешь ставить прямо так, с бухты-барахты?
— Тим уж знает, что делает! — заявил Эрвин.
Удачи сводного брата на скачках внушали ему и уважение и зависть.
По окончании завтрака они сели втроем в такси и отправились на ипподром. Чуть выйдя из автомобиля, мачеха ринулась было к окну кассы. Но Тим заявил, что ему необходимо вначале мало оглядеться, и мачеха сочла это в полной мере разумным — пускай потолкается в толпе, послушает, что говорят люди.
На ипподроме успели уже практически совсем позабыть Тима: так как он весь год не играл на скачках. И все же кое-кто его не забывал; в то время, когда он проходил, кое-какие зрители шептались, подталкивая друг друга локтями. Особенно громадный интерес к Тиму проявлял какой-то человек с курчавыми чёрными волосами и необычно колючими жидко-голубыми глазами. Он крутился около Тима, как будто бы верный пес около хозяина, и практически не сводил с него глаз, как-то ухитряясь наряду с этим оставаться незамеченным. В то время, когда Тим начал просматривать перечень лошадей, человек данный поднялся с ним рядом.
— На Южного, думается, никто не поставил! — увидел он как бы кстати, кроме того не посмотрев на Тима. — А ты что, также планируешь ставить?
— Да, — ответил Тим, — и именно на Южного!
Сейчас незнакомец повернулся к нему лицом.
— Весьма смело, кроха! Так как у Южного, возможно сообщить, никаких шансов!
— Заметим, — ответил Тим.
Ему внезапно почему-то захотелось засмеяться. Но смеяться он не имел возможности. Без шуток и безрадостно наблюдал он на незнакомца, что начал сейчас подшучивать над храбрым его надеждами и замыслом Тима на выигрыш. Он проводил Тима до самой кассы.
По дороге незнакомец все шутил . Он подсмеивался над мелкими жокеями, пристально всматриваясь наряду с этим в лицо Тима. Но лицо Тима оставалось так же, как и прежде важным.
Практически уже дойдя до окна кассы, спутник Тима остановился; Тим также нечайно замедлил ход.
— Меня кличут Крешимир, — сообщил незнакомец. — Я хочу тебе хороша, кроха. Я знаю, что на этом ипподроме ты ни разу не проиграл. Случай редкий и необычный. Возможно, я задам тебе вопрос?
Тим поглядел в жидко-голубые глаза незнакомца, и они показались ему необычно привычными. Они напоминали ему кого-то, лишь он никак не имел возможности отыскать в памяти, кого как раз.
— Пожалуйста! — сообщил он. — Задавайте вопросы.
Не сводя глаз с мальчика, Крешимир негромко задал вопрос:
— Из-за чего ты ни при каких обстоятельствах не смеешься, кроха? Тебе не хочется? Либо… ты не можешь?
Тим почувствовал, что краснеет. Кто данный человек? Что он знает о Тиме? Ему внезапно показалось, что у этого человека глаза Треча. Возможно, это Треч так изменился? И желает испытать Тима?
Пожалуй, он через чур продолжительно медлил с ответом. Крешимир сообщил:
— Твое молчание достаточно красноречиво. Возможно, мне когда-нибудь удастся тебе оказать помощь. Не забудь: меня кличут Крешимир. До свидания!
И человек провалился сквозь землю в толпе, запрудившей ипподром. Тим сходу утратил его из виду. Встревоженный, он подошел к окну кассы и поставил на Южного все деньги, какие конкретно у него были.
Чуть отойдя от окна, он наткнулся на мачеху и Эрвина. Точно они специально его тут ждали. Но в этом случае Тим не стал говорить им, на какую лошадь поставил. Но он сейчас в первый раз вместе с ними смотрел за скачками.
Южный был очень темпераментным молодым жеребцом; он всего в третий раз принимал участие в скачках. Поговаривали, что его через чур рано выпустили на ипподром. По сей день он оба раза приходил к финишу четвертым. Действительно, был один случай, в то время, когда в начале заезда он понесся внезапно как стрела и, обойдя остальных, вырвался на полкорпуса вперед. Но скоро он отстал и пришел, как и в первоначальный раз, четвертым.
Все это Тим определил из беседы каких-то двоих людей, находившихся рядом от него в толпе. В первый раз в жизни он с беспокойством смотрел за скачками. Он опасался, что по окончании беседы с Крешимиром его договор с господином в клетчатом окажется недействительным. Итог скачек должен был продемонстрировать, честны ли его опасения.
Выстрел возвестил начало первого заезда. Лошади побежали, и Южный сходу, как неизменно, был на четвертом месте. Двое мужчин рядом с Тимом говорили сейчас о лошади, шедшей в первых рядах. Но позже разговор опять перешел на Южного. В возрастающем шуме до Тима доносились лишь обрывки фраз:
— Многому обучился… бережет силы… вырвется…
Но шансов на победу у Южного, по-видимому, не было никаких. Он все еще держался четвертым, но лошади, бежавшие впереди него, ушли на большом растоянии вперед. мачеха и Эрвин все приставали к Тиму, дабы он сообщил им, на какую лошадь поставил. А Тима охватили сомнения. Сейчас он испуганно смотрел за скачками. Южный чуть заметно выдвинулся вперед. До финиша оставалось уже очень мало.
И внезапно лошадь, бежавшая в первых рядах, споткнулась. Две другие, шедшие за ней, со страхом мотнув головами, подались в сторону. В это мгновение Южный пронесся мимо них прекрасным галопом и благополучно пришел к финишу первым. В реве толпы звучало скорее разочарование, чем восхищение. Тим услышал, как рядом с ним кто-то сообщил:
— Самые нелепые скачки из всех, какие конкретно я видел!
На громадном табло в самом верху показалась надпись: «Южный». Тим набрался воздуха с облегчением. Как ему хотелось на данный момент засмеяться! Но вместо этого он без звучно вынул из кармана талончик и, протянув его мачехе, сообщил:
— Мы победили! Возьми, прошу вас, деньги сама!
Фрау Талер в сопровождении Эрвина ринулась к окну кассы. А Тим, не ждя их возвращения, отправился на трамвае к себе, дотянулся из древних часов деньги и контракт и, сунув договор за подкладку фуражки, а деньги во внутренний карман куртки, желал было уже выйти за дверь, как внезапно услышал, что мачеха с Эрвином поднимаются по лестнице. Он чуть успел спрятаться за портьеру, закрывавшую вход в маленький чуланчик. В этот самый момент же дверь квартиры отворилась, и мачеха стала звучно кликать его по имени. Тим не отозвался.
— И куда это он запропастился? — услышал он опять голос мачехи. — Он таковой чудной последнее время!
Голоса стали удаляться — сейчас они уже доносились не то из кухни, не то из спальни. Тим услышал еще, как Эрвин задал вопрос:
— Сейчас мы чертовски богаты, правда?
И резкий голос мачехи издали что-то ответил. До Тима долетело:
— …сорока тысяч…
«Ну, — поразмыслил Тим с холодным самообладанием, — сейчас я точно им больше не нужен».
Он вышел из чулана, неслышно открыл и закрыл входную дверь, пробрался, прижимаясь к стенке, под самыми окнами собственной квартиры и ринулся бежать со всех ног в сторону кладбища, на восточную окраину города.
Лишь в то время, когда толстый усатый кладбищенский сторож задал вопрос его у входа, какой номер могилы ему нужен, он сообразил, что совершил ошибку: мраморную плиту для отца нужно было, возможно, заказать заблаговременно где-нибудь в другом месте. И все-таки Тим решил хотя бы что-нибудь разузнать.
— Не могу ли я заказать у вас мраморную плиту? — культурно задал вопрос он сторожа.
— Мраморные плиты у нас не разрешаются, лишь каменные! — буркнул усатый. — Да и по большому счету ты обратился не по адресу. Но мастерская надгробных монументов все равно по воскресеньям закрыта!
И внезапно Тиму пришла в голову отчаянная идея.
— Позволяйте спорить, что на могиле моего отца уже лежит мраморная плита! И на ней золотыми буквами написано: «От твоего сына Тима, что ни при каких обстоятельствах тебя не забудет».
— Ты проиграл пари, мальчик, еще не успев его заключить!
— Все равно, позволяйте спорить! На плитку шоколада! (Он еще раньше увидел плитку шоколада на подоконнике сторожки.)
— А у тебя хватит денег на плитку шоколада, если ты проиграешь?
Тим извлёк из кармана собственные ассигнации.
— Ну как, спорим?
— Более дурного пари и не придумаешь! — пробормотал кладбищенский сторож. — Ну что ж, давай!
Они ударили по рукам и побрели по огромному, похожему на парк кладбищу, в том направлении, где пребывала могила отца Тима.
Уже с далека они увидели троих рабочих в костюмах, копавшихся у могилы. Толстый кладбищенский сторож, ускорил ход.
— Да так как это… — Он фыркнул, как морж, и ринулся бежать к могиле.
На могилу именно положили новую мраморную плиту. На ней золотыми буквами были написаны имя и даты и фамилия отца его жизни. Внизу стояла подпись: «От твоего сына Тима, что ни при каких обстоятельствах тебя не забудет».
Рабочие не обратили ни мельчайшего внимания на крик сторожа. Они продемонстрировали ему какие-то бумаги, подтверждавшие, что плита эта положена на могилу в полной мере законно. Среди документов было кроме того особое разрешение на замену каменной плиты плитой из мрамора. Сторож, как выяснилось, клевал носом, в то время, когда рабочие проходили мимо его сторожки, и им не хотелось его будить.
— А заплатить за все это, один из них, — должен некий Тим Талер.
— Правильно, — сообщил Тим. — Вот деньги. — Он дотянулся из кармана ассигнации и, сосчитав их, передал одному из рабочих. Сейчас у него осталось всего пятьдесят пфеннигов.
Кладбищенский сторож, ворча, поплелся обратно к сторожке.
Рабочие собрали инструменты, немного подняли на прощание кепки и также пошли к выходу.
Тим, зажав в кулаке монету в пятьдесят пфеннигов, остался находиться один у могилы отца. В второй руке он держал собственную фуражку, за подкладкой которой был запрятан необычный, непонятный договор. Он говорил тому, кого в далеком прошлом уже не было в живых, все, что ему так хотелось бы поведать хоть одному живому человеку.
Наконец он умолк, еще раз осмотрел новую мраморную плиту и отыскал ее весьма прекрасной. Позже тихо сообщил:
— Я возвращусь, в то время, когда опять смогу смеяться. До скорого свидания! — Но внезапно запнулся и прибавил: — Надеюсь, что до скорого…
Проходя мимо сторожки, он забрал у рассерженного сторожа плитку шоколада. На последние деньги он приобрел трамвайный билет.
Куда он едет, он и сам не знал. Он знал лишь, что ему нужно отыскать господина в клетчатом и вернуть реализованный хохот.
Би-2 – Компромисс
