ХТ отражает культурные реалии определённой эры и сам есть произведением культуры. «Мотивы, сюжеты, коды, образы создают чувство культурной «объёмности» художественного текста», – пишет Л.И. Комарова [61, с. 147]. В нём фиксируются традиции, обычаи, обряды и бытовые привычки определённого этноса, принятые в обществе нормы повседневного поведения и речевого взаимодействия, символы и невербальные коды, мифы, особенности и стереотипы менталитета народности, черты и специфика характерного культуре и эпохе искусства и художественного познания мира [67, с. 98]. Серьёзным нюансом в толковании ХТ как объекта культуры есть то, что он несёт духовное содержание и результат рефлексии автора, показывает движение формирования мысли человечества, памяти поколений о зле и добре, нравственных совершенств и говорит об уроках, вынесенных человеком из непростых жизненных обстановок, сопряжённых с моральным выбором. Как текст культуры, ХТ снабжает воспроизводство в обществе духовного и проявляет культуры и истинную сущность истории. «Как раз текст как совокупность составляющих есть инструментом познания историко-культурных смыслов, заложенных в нём», – пишет А.Д. Дейкина [45, с. 59].
Просматривая, мы выясняем историю народа и страны, особенности менталитета и образ жизни. Неспроста, к примеру, роман А.С. Пушкина «Евгений Онегин» именуют «энциклопедией русской судьбы»: в нём обрисованы нравы и быт поместного и столичного дворянства, традиции и уклад судьбы, политические идеи и искусство XIX века. ХТ хранит данные о преданиях, праздниках, верах, страхах, исторических событиях, культурных достижениях и открытиях, но, помимо этого, его изучение показывает, как развивался человек, а вместе с ним и язык. Откроем, к примеру, «Воспоминания» А.И. Цветаевой – и определим, как жили представители столичной интеллектуальной элиты (папа Анастасии и Марины Цветаевых – доктор наук МГУ Иван Владимирович Цветаев) на рубеже XIX – XX столетий: как строились отношения в семьях, как обучали и воспитывали детей, обустраивали дома, отмечали праздничные дни, наряжались, какие конкретно книги просматривали и какую музыку предпочитали, какие конкретно идеи занимали умы, чему удивлялись. Вот только один отрывок:
Но из всех голосов, врывавшихся так в отечественный сутки, всего родней и нужней – был голос шарманщика. О, за него, летя с лестницы, не слушая мадемуазель либо фрейлейн, мы готовы были на вечное наказание! Яростно вдевая руки в подставленные нам рукава пальто, мы задыхались, пока нас застёгивали, топотали на месте, как кони, и, в то время, когда дверь тёмных сеней, провизгнув собственную простую жалобу, пропускала нас во двор, – мы всем существом рушились в мелодический дребезжащий разлив шарманочных звуков, подступающих, подмывающих, как море – песок, забыв нацело то, что было за 60 секунд, не хотя ничего, не считая – слушать и слушать чудесную неуклюжиху на одной ноге с одной крутящейся рукой и уйти вместе с ней со двора… Что? «Пой, ласточка, пой…»? Само собой разумеется! «Варяг»? Нет, до него – до японской войны – оставалось еще пять лет. Вальс «Дунайские волны», возможно?.. Музыка была, правильно, низкого качества, но на отечественное детское ухо и страсть к мелодии – расстроенность шарманки искупалась мелодией нацело, и её приход – с попугаем либо без – был праздником. Где кончили, при рождении граммофонов и радио, собственный сказочный век эти драгоценные коробки, бродившие с куском музыки по земле?
Тут обрисовано в далеком прошлом ушедшее в небытие явление уличной культуры прошлого – приход шарманщика. Эмоциональный, тонко передающий эмоции автора, сохранённые в течение продолжительных лет судьбе, текст погружает читателя в культуру прошлого и не только говорит об отжившем явлении, но и открывает отношение человека начала ХХ века к обрисовываемому незатейливому, но привлекательному артефакту культуры, дарившему радость жителям столичных переулков.
Помимо этого, культурная сокровище ХТ в том, что он фиксирует литературно-книжную традицию и сохраняет в памяти поколений сведения о языке в том виде, в котором он существовал в прошлом. Не просто чтение, а филологическое изучение ХТ разрешает исследователям обрисовать язык прошлых эр и проследить за тем, как в истории существования нации происходили языковые трансформации, как изменялся стиль художественного словесного изображения мира, оказались новые литературные формы, как литература оказывала влияние на судьбу общества, что, со своей стороны разрешает обрисовать жизнь языка в контексте национальной истории и культуры. К примеру, прочтём отрывок из романа Л.Н. Толстого «Анна Каренина» и выделим в нём места, свидетельствующие о языковых трансформациях:
Одевшись, Степан Аркадьевич прыснул на себя духами, вытянул рукава рубахи, привычным перемещением рассовал по карманам папиросы, кошелёк, спички, часы с двумя брелоками и цепочками и, встряхнув платок, ощущая себя чистым, душистым, здоровым и физически радостным, вышел в столовую, где уже ожидал его кофей и, рядом с кофеем, бумаги и письма из присутствия.
Степан Аркадьевич сел, прочёл письма… Окончив письма, Степан Аркадьевич придвинул к себе бумаги из присутствия, скоро перелистовал два дела, громадным карандашом сделал пара пометок и, отодвинув дела, взялся за кофе: за кофеем он развернул ещё сырую утреннюю газету и начал читать её.
Степан Аркадьевич приобретал и просматривал либеральную газету, не крайнюю, но того направления, которого держалось большая часть.
Выделенные фрагменты говорят о том, что с момента написания произведения изменились языковые нормы (к примеру, слово кофе в соответствии с современной морфологической норме не склоняется, а слово держалось мы не используем в значении придерживалось). Вместе с тем мы видим, что изменилась и сама жизнь: мы не носим часы с «двумя брелоками и цепочками». Осмысление текста приведёт к подтверждении идеи о том, что язык как часть культуры изменяется вместе с трансформацией жизненных реалий: сейчас мы не говорим «сырую газету», потому, что технологии полиграфии изменились и свежая газета не доставляется читателю легко мокрой, как это было в эру Толстого.
Так, художественный текст фиксирует культурно-традицию и историческую информацию и есть средством передачи духовно-практического, социально-исторического и художественно-эстетического опыта, что снабжает устойчивое развитие людской культуры и сохранение цивилизации [53, с. 8]. По словам Ю.М. Лотмана, художественный текст имеет «культурную память» [78, с. 204], благодаря которой читатель делается участником диалога между различными культурами, потому, что посредством броских текстов осуществляется межкультурная коммуникация: читатели определят культуру вторых народов, входят в мировую культуру и постигают её. Нельзя не дать согласие с Г.И. Фазылзяновой в том, что «подлинной целью художественного текста есть опосредованное развитие языковой личности реципиента через расширение его представления о культурно-историческом опыте и отождествление его собственного опыта с опытом человечества в области культуры» [111, с. 21]. Но чтобы выяснить таковой текст, читатель обязан обладать широким кругом энциклопедических знаний, благодаря которым он может восполнить имеющиеся в тексте смысловые лакуны.
Содержание ХТ не может быть однообразным для читателей всех времен. Отдаляясь от эры собственного создания, ХТ может покупать новое звучание, каждое поколение читателей, воспитанных в собственной культурной среде, будет по-новому отзываться на авторское послание: какие-то идеи и чувства купят другой оттенок, какие-то будут и вовсе непонятыми; но покажутся, быть может, и такие, каковые создатель не собирался передать, но каковые появились в сознании читателя новой формации в следствии стимулированного ХТ процесса мыслетворчества, – это связано с трансформацией культурных кодов. Эта закономерность объективно определяет трудность в понимании ХТ, созданного в прошлых столетиях, современными школьниками. Интерпретация ХТ неизменно связана с социальным опытом читателей; их принадлежность к системам и разным слоям общества отражается на толковании знаков и знаков текста: «Смысловая интерпретация сигнала может зависеть от социального опыта коммуниканта, что со своей стороны детерминируется рядом социальных факторов, а также принадлежностью к разным социально-историческим формациям» [84, с. 27].
Эмпатически обусловленный дистресс — Татьяна Карягина
