Кулацкое воспитание

Двадцать шестого марта отпраздновали сутки рождения А. М. Горького. Бывали у нас и другие праздничные дни, о них в то время, когда?нибудь поведаю подробнее. Старались мы, дабы на праздниках у нас было и людно, и на столах полно, и колонисты, по совести говоря, праздновать и в особенности подготовиться к праздникам. Но в горьковском дне для нас было особенное очарование. В данный сутки мы встречали весну. Это само собой. Бывало, расставят хлопцы парадные столы, на дворе в обязательном порядке, дабы всем совместно усесться на пиршество, и внезапно с востока подует вражеским духом: налетят на нас острые, злые крупинки, сморщатся лужицы во вдоре, и сходу отсыреют барабаны в строю для отдачи салюта отечественному знамени и по случаю праздника. Все равно поведет колонист прищуренным глазом на восток и сообщит:

— А здорово уже весной пахнет!

Было еще в горьковском празднике одно событие, которое мы сами придумали, которым весьма дорожили и которое нам страшно нравилось. В далеком прошлом уже так решили колонисты, что в данный сутки мы празднуем «вовсю», но не приглашаем ни одного постороннего человека. Додумается кто?нибудь сам приехать — пускай будет дорогой гость, и как раз вследствие того что сам додумался, а по большому счету это отечественный домашний праздник, и посторонним на нем делать нечего. И получалось вправду по?особенному легко и уютно, по?родственному еще больше сближались горьковцы, не смотря на то, что формы праздника вовсе не были каким?нибудь домашними. Начинали с парада, празднично выносили знамя, говорили речи, проходили праздничным маршем мимо портрета Неприятного. А затем садились за столы — и не будем скромничать — за здоровье Неприятного… нет, ничего не выпивали, но обедали… кошмар, как обедали! Калина Иванович, выходя из?за стола, сказал:

— Я так пологаю, что запрещено буржуев осуждать, паразитов. По окончании того обеда, осознаёшь, никакая скотина не будет трудиться, в противном случае что человек…

На обед было: борщ, но не просто борщ, а особый: таковой борщ варят хозяйки лишь тогда, в то время, когда хозяин именинник; позже пироги с мясом, с капустой, с рисом, с творогом, с картошкой, с кашей, и каждй пирог не влезает ни в один колонийский карман; по окончании пирогов жареная свинина, не привезенная с рынка, а собственного завода, выращенная десятым отрядом еще с осени, намерено выращенная для горьковского дня. Колонисты умели холить свиное стадо, но резать свиней никто не желал, кроме того начальник 10-го, Ступицын, отказывался:

— Не могу резать, жалко, хорошая свинья была Клеопатра.

Клеопатру зарезал, само собой разумеется, Силантий Отченаш, аргументируя собственные действия так:

— Мёртвую свинью, тут это, пускай ворог режет, а мы будем резать, как говорится, хорошую. Вот какая история.

По окончании Клеопатры возможно было бы и отдохнуть, но на столе появляись миски и полумиски со сметаной и рядом с ними горки вареников с творогом. И ни один колонист не торопился к отдыху, а, наоборот, с полным вниманием обращались к сметане и вареникам. А по окончании вареников — кисель, и не какой?нибудь по?пански — на блюдечках, а в глубоких тарелках, и мне не приходилось замечать, дабы колонисты ели кисель без хлеба либо без пирога. И лишь затем обед считался оконченным и любой приобретал на выход из?за стола мешок с пряниками и конфетами. И по этому случаю Калина Иванович сказал верно:

— Эх, если бы Неприятные почаще рождались, прекрасно было бы!

По окончании обеда колонисты не уходили отдыхать, а отправлялись по шестым сводным готовить постановку «На дне» — последний спектакль в сезоне. Калина Иванович весьма интересовался спектаклем:

— Взгляну, взгляну, што оно за вещь. Слышал большое количество про это самое дно, а не видав. И просматривать как?то так не было нужно.

Необходимо заявить, что в этом случае очень сильно преувеличивал Калина Иванович случайную собственную неудачу: еле?еле он умел разбираться в тайнах чтения. Но сейчас Калина Иванович в хорошем настроении, и не нужно к нему придираться. Горьковский праздник был отмечен в текущем году особым образом: по предложению комсомола было введено в текущем году звание колониста. Продолжительно обсуждали эту реформу и педагоги и колонисты и сошлись на том, что придумано прекрасно. Звание колониста дали лишь тем, кто вправду дорожит колонией и кто борется за ее улучшение. А кто позади бредет, пищит, ноет либо медлено «латается», тот лишь воспитанник. правду необходимо сообщить, таких нашлось мало — человек двадцать. Взяли старые сотрудники и звание колониста. Наряду с этим было постановлено: в случае если в течение одного года работы сотрудник не приобретает для того чтобы звания, значит, он обязан покинуть колонию.

Каждому колонисту дали никелированный значок, сделанный для нас по особенному заказу в Харькове. Значок изображал спасательный круг, на нем буквы МГ, сверху красная звездочка.

Сейчас на параде взял значок и Калина Иванович. Он был весьма рад этому и не скрывал собственной эйфории:

— какое количество этому саому Николаю Александровичу служив, лишь и счастья, что гусаром считався, а сейчас оборванцы орден дали, паразиты. И ничего не поробышь — кроме того, осознаёшь ты, приятно! Что означает, в то время, когда у них в руках национальная держава! сам без штанов ходить, а ордена даеть.

Радость Калины Ивановича была омрачена неожиданным приездом Марии Кондратьевны Боковой. Месяц тому назад она была назначена в отечественный губсоцвос и не смотря на то, что не считалась отечественным прямым руководством, но в некоей мере следила за нами.

Слезая с извозчичьего экипажа, она была весьма поражена, заметив отечественные парадные столы, за которыми доканчивали пир те колонисты, каковые подавали за обедом. Калина Иванович поспешил воспользоваться ее удивленнием и незаметно скрылся, покинув меня расплачиваться и за его правонарушения.

Что это у вас за торжество? — задала вопрос Мария Кондартьевна.

— Сутки рождения Неприятного.

— А из-за чего меня не позвали?

— В данный сутки мы посторонних не приглашаем. У нас таковой обычай.

— Все равно, позволяйте обедать.

— Дадим. Где это Калина Иванович?

— Ах, данный страшный дедушка? Пасечник? Это он удрал от меня на данный момент? И вы также участник данной мерзости? Мне сейчас проходу не дают в губнаробразе. И начальник говорит, что с меня будут два года высчитывать. Где данный самый Калина Иванович, давайте его ко мне!

Мария Кондратьевна делала сердитое лицо, но я видел, что для Калины Ивановича особой пасности не было: Мария Кондратьевна была в хорошем настроении. Я отправил за ним колониста. Калина Иванович и с далека поклонился.

— Ближе и не подходите! — смеялась Мария Кондратьевна. — Как вам не стыдно! Кошмар какой!

Калина Иванович присел на скамью и сообщил:

— Хорошее дело сделали. Я был свидетелем правонарушения Калины Ивановича семь дней назад. Приехали мы с ним в наробраз и зашли в кабинет Марии Кондратьевны по какому?то пустяковому делу. У нее громадный кабинет, обставленный бессчётной мебелью из какого именно?то особого дерева. Среди кабинета стол Марии Кондратьевны. Она имела особенную успех: около ее стола постоянно стоит масса людей различных наробразовских типов, с одним она говорит, второй принимает участие в беседе, третий слушает, тот говорит по телефону, тот пишет на финише стола, тот просматривает, чьи?то руки подсовывают ей бумажки на подпись, а не считая всего этого актива целая куча народу и говорит. Галдеж, накурено, насорено. Присели мы с Калиной Ивановичем на диванчик и о чем?то собственном разговариваем. Врывается в кабинет очень сильно расстроенная дистрофичная дама и прямо к нам с речью. Насилу мы разобрали, что дело идет о детском саде, в котором имеется хороший метод и дети, но нет никакой мебели. Дама, по всей видимости, была тут не первый раз, по причине того, что выражалась она весьма энергично и не проявляла никакой почтительности к учреждению: — Линия бы их побрал, наоткрывали детских садов целый город, а мебели не дают. На чем детям сидеть, задаю вопросы? Сообщили: сейчас прийти, дадут мебель. Я детей привела за три версты, подводы привела, никого нет, и жаловаться некому. Что это за порядки? Весь месяц хожу. А у самой, посмотрите, сколько мебели — и для кого, спрашивается? Не обращая внимания на громкий голос дамы, никто из окружающих стол Марии Кондратьевны не обратил на нее внимания, да, пожалуй, за неспециализированным шумом ее никто и не слышал. Калина Иванович присмотрелся к окружающей обстановке, хлопнул рукой по диванчику и задал вопрос: — Я вас так осознаю, что эта мебель для вас доходить? — Эта мебель? — была рада дама. — Да это прелесть что за мебель!.. — Так в чем же дело? — сообщил Калина Иванович. — Раз она к вам доходить, а тут стоит без последствия, — забирайте себе эту мебель для ваших детишек. Глаза взволнованной дамы, до того момента пристально замечавшие мимику Калины Ивановича, внезапно перевернулись на месте и опять уставились на Калину Ивановича: — Это как же? — Обыкновенно как: выносите и ставьте на ваши подводы. — Господи, а как же? — Если вы по поводу документов, то не обращайте внимания: найдутся паразиты, столько бумажек напишуть, что и не рады станете. Забирайте. — 203 — — Ну а вдруг спросят, как же я сообщу, кто разрешил? — Так и сообщите, что я разрешил. — Значит, вы разрешили? — Да, я разрешил. — Господи! — весело простонала дама и с легкостью моли выпорхнула из помещения. Через 60 секунд она опять впорхнула, уже в сопровождении двух десятков детей. Они радостно набросились на стулья, креслица, полукреслица, диванчики и с некоторым трудом начали извлекать их в двери. Треск отправился по всему кабинету, и на данный треск обратила внимание Мария Кондратьевна. Она встала за столом и задала вопрос: — Что это вы делаете? — А вот выносим, — сообщил смуглый мальчуган, тащивший кресло с товарищем. — Так запрещено ли потише, — сообщила Мария Кондратьевна и села продолжать собственный наробразовское дело. Калина Иванович разочарованно взглянуть на меня. — Ты чув? Как же это такое возможно? Так они ж, паразиты, детишки эти, все вытащут? Я уже давно с восхищением наблюдал на похищение кабинета Марии Кондратьевны и возмущаться не смог. Два мальчика дернули за отечественный диванчик, мы предоставили им полную возможность вытащить и его. Хлопотливая дама, сделав пара последних петель около собственных воспитанников, подбежала к Калине Ивановичу, схватила его руку и с эмоцией затрясла ее,наслаждаясь смущенно радующимся лицом великодушного человека. — А как же вас кличут? Я же обязана знать. Вы нас прямо спасли! — Да для чего вам знать, как меня кличут. Сейчас, понимаете, о здравии уже не возглашают за упокой как словно бы еще рано… — Нет, сообщите, сообщите… — Я, понимаете, не обожаю, в то время, когда меня благодарят… — Калина Иванович Сердюк, вот как кличут этого хорошего человека, — сообщил я с эмоцией. — Благодарю вас, товарищ Сердюк, благодарю! — Не стоить. А лишь вывозите ее скорей, в противном случае кто?нибудь придеть к тому же переменить. Дама улетела на благодарности и крыльях восторга. Калина Иванович исправил пояс на своем плаще, откашлялся и закурил трубку. — А для чего ты сообщил? Оно и без того было бы прекрасно. Не обожаю, знаешь, в то время, когда меня весьма благодарят… А весьма интересно все?таки: довезет чи не довезет? Не так долго осталось ждать окружение Марии Кондратьевны рассосалось по вторым помещениям наробраза, и мы взяли личную встречу. Мария Кондратьевна скоро с нами покончила, рассяенно взглянула около и заинтересовалась: — Куда это мебель вынесли, весьма интересно? Покинули мне безлюдный кабинет. — Это в один детский сад, — сказал без шуток Калина Иванович, отвалившийся на спинку стула. — 204 — Лишь через два дня каким?то чудесным образом стало известно, что мебель была вывезена с разрешения Калины Ивановича. Нас приглашали в наробраз, но мы не отправились. Калина Иванович сообщил: — Буду я в том месте из?за каких?то стульев ездить! Мало у меня собственных болячек? Вот по всем этим обстоятельствам Калина Иванович ощущал себя пара смущенным. — Хорошее дело сделали. Что ж тут для того чтобы? — Как же вам не стыдно? Какое вы были в праве разрешать? Калина Иванович любезно повернулся на стуле: — Я имею право все разрешать, и каждый человек. Вот я вам на данный момент разрешаю приобрести себе имение, разрешадю — и все. Берите. А вдруг желаете, имеете возможность и бесплатно забрать, также разрешаю. — Но так как и я могу дать добро, — Мария Кондратьевна посмотрела назад, — скажем, вывезти все столы и эти табуретки? — Имеете возможность. — Ну и что? — смущенно настаивала Мария Кондратьевна. — Ну и ничего. — Ну так как же? Заберут и вывезут? — Кто вывезеть? — Кто?нибудь. — Хэ?хэ?хэ, нехай вывезеть — весьма интересно будет взглянуть, какой он сам отседова поедеть? — Он не отправится, а его повезут, — сообщил, радуясь, Задоров, в далеком прошлом уже находившийся за спиной Марии Кондратьевны. Мария Кондратьевна покраснела, взглянула снизу на Задорова и неудобно задала вопрос: — Вы думаете? Задоров открыл все зубы: — Да, мне так думается. — Разбойничья какая?то философия, — сообщила Мария Кондратьевна. — Так вы воспитываете ваших воспитанников? — строго обратилась она ко мне. — Примерно так… — Какое же это воспитание? Мебель растащили из кабинета, что это такое, а? Кого вы воспитываете? Значит, в случае если не хорошо лежит, бери, да? Нас слушала несколько колонистов, и на их лицах был написан самый живой интерес к завязавшейся беседе. Мария Кондратьевна горячилась, в ее тоне я различал прекрасно скрываемые неприязненные нотки. Продолжать спор в таком направлении мне не хотелось. Я сообщил миролюбиво: — Давайте по этому вопросу в то время, когда?нибудь поболтаем основательно, поскольку вопрос все?таки сложный. Но Мария Кондратьевна не уступала: — Да какой тут непростой вопрос! Весьма легко: у вас кулацкое воспитание. Калина Иванович осознал серьезность ее раздражения и подсел к ней ближе. — 205 — — Вы не злитесь на меня, на старика, а лишь запрещено так сказать: кулацкое. У нас воспитания совецькая. Я, само собой разумеется, пошутив, думав, тут же и хозяйка сидит, посмеется, да и все, быть может, и обратить внимание, что вот у детишек стульев нет. А хозяйка нехорошая: из?под носа у нее вынесли мебель, а она сейчас виноватых шукает: кулацькая воспитания… — Значит, и ваши воспитанники будут так делать? — уже слабо защищалась Мария Кондратьевна. — И пущай себе делають… — Для чего? — А вот, дабы нехороших хозяев учить.

Из?за толпы колонистов выступил Карабанов и протянул Марии Кондратьевне палочку, на которуб был привязан белый как снег носовой платок, — сейчас их выдали колонистам по случаю праздника.

— Ось, подымайте белый флаг, Мария Кондратьевна и сдавайтесь скорийше.

Мария Кондратьевна внезапно захохотала, и заблестели у нее глаза:

— Сдаюсь, сдаюсь, нет у вас кулацкого воспитания, никто меня не обмошенничал, сдаюсь, дамсоцвос сдается!

Ночью, в то время, когда в чужом кожухе вылез я из суфлерской будки, в опустевшем зале сидела Мария Кондратьевна и пристально следила за последними перемещениями колонистов. За сценой большой дискант Тоськи Соловьева потребовал:

— Семен, Семен, а костюм ты сдал? Сдавай костюм, а позже уходи.

Ему отвечал голос Карабанова:

— Тосечка, красивый мужчина, чи тебе повылазило: я же игрался Сатина.

— Ах, Сатина! Ну тогда покинь себе на память.

На краю сцены стоит Волохов и кричит в темноту:

— Галатенко, так не годится, печку нужно потушить!

— Та она и сама потухнет, — отвечает сонным хрипом Галатенко.

— А я тебе говорю: потуши. Слышал приказ: не оставлять печек.

— Приказ, приказ! — бурчит Галатенко. — Потушу…

На сцене несколько колонистов разбирает ночлежные нары, и кто?то мурлычет: «Солнце всходит и заходит».

— Доски эти в столярную на следующий день, — напоминает Митька Жевелий и внезапно кричит: — Антон! А, Антон!

Из?за кулис отвечает Братченко:

— Агов, а чего ты, как ишак?

— Подводу дашь на следующий день?

— Та дам.

— И коня?

— А сами не довезете?

— Не хватит силы.

— А разве тебе мало овса дают?

— Мало.

— Приходи, я дам.

Я подхожу к Марии Кондратьевне.

— Вы где ночуете?

— Я вот ожидаю Лидочку. Она разгримируется и проводит меня к себе… Сообщите, Антон Семенович, у вас такие милые колонисты, но так как это так не легко: на данный момент весьма поздно, они еще трудятся, а устали как, мню! Неужто им нельзя дать чего?нибудь покушать? Хотя бы тем, каковые трудились.

— Трудились все, на всех нечего дать.

— Ну а вы сами, вот ваши педагоги сейчас и игрались, и весьма интересно все — из-за чего бы вам не собраться, посидеть, поболтать, ну и… закусить. Из-за чего?

— Подниматься в шесть часов, Мария Кондратьевна.

— Лишь потому?

— Видите ли, в чем дело, — сообщил я данной милой, хорошей даме, наша жизнь значительно более жёсткая, чем думается. Значительно жёстче.

Мария Кондратьевна задумалась. Со сцены спрыгнула Лидочка и сообщила:

— Сейчас хороший спектакль, правда?

1920 г История самого масштабного восстания крестьян против советской власти

Похожие статьи:

Понравилась статья? Поделиться с друзьями:
Добавить комментарий

;-) :| :x :twisted: :smile: :shock: :sad: :roll: :razz: :oops: :o :mrgreen: :lol: :idea: :grin: :evil: :cry: :cool: :arrow: :???: :?: :!:

Adblock
detector