Возвратимся к отношениям власти и критика. Ясно, что сильные мира этого замечательно отдают себе отчёт в том, что искусство и литература являются замечательными инструментами влияния на умонастроения народа, и стараются применять их в собственных заинтересованностях. Во все века власть старалась приблизить к себе живописцев, переманить их в свой лагерь, обласкать вниманием, поощрить материально. Всё это национальное меценатство постоянно делалось с целью сделать писателя своим приверженцем, проводником нужных идей, пропагандистом самой власти. И в случае если представители и сами властители властных структур проводили честную, человечную политику, то живописцы не раздумывая соглашались на такую роль. Литературные монументы прошлого полны посвящениями монархам и иным титулованным особам, признательностями влиятельным лицам за их благодеяния. Отыщем в памяти оды М.В. Ломоносова, посвящённые знаменательным событиям в царской династии и жизни России, «Фелицу» Г.Р. Державина либо «Стансы» А.С. Пушкина, честно прославляющие вступление на трон императора Николая Павловича.
Н.В. Гоголь в статье «О лиризме отечественных поэтов» из книги «Выбранные места из переписки с приятелями» одним из источников воодушевления для русского писателя назвал любовь к царю: «От од и множества гимнов царям поэзия отечественная, уже со Державина и времён Ломоносова, взяла какое-то величественно-царственное выражение. Что их эмоции искренни — об этом нечего и сказать. Лишь тот, кто наделен мелочным остроумием, талантливым на одни мгновенные, легкие мысли, заметит тут желанье и лесть взять что-нибудь, и такое соображенье оснует на каких-нибудь ничтожных и нехороших одах тех же поэтов. Но тот, кто более, нежели остроумен, кто умён, тот остановится перед теми одами Державина, где он очертывает властелину широкий круг его благотворных действий, где сам, со слезою на глазах, говорит ему о тех слезах, каковые готовы заструиться из глаз, не только русских, но кроме того бесчувственных дикарей, обитающих на финишах его имперьи, от одного лишь прикосновенья той любви и той милости, какую может
продемонстрировать народу одна полномощная власть. Тут очень многое так сообщено очень сильно, что если бы кроме того и нашелся таковой правитель, что позабыл бы на время долг собственный, то, прочтя сии строки, отыщет в памяти он снова его и умилится сам перед святостью званья собственного. Лишь холодные сердцем попрекнут Державина за излишние похвалы Екатерине…»[306]
Разумеется, такое отношение к монарху было характерно и представителям вторых наций. Но в то время, когда на троне воцарялся тиран, народ подвергался насилию, а его элита – преследованиям, то у творческого человека оставалось, строго говоря, два варианта поведения: подняться в принципиальную оппозиционеров к власти либо же – воздействовать, как это быть может, на линию поведения лиц, власть предержащих, смягчить и вочеловечить их указы, прочие акты и эдикты. Ещё умнее — чтобы не было пагубных жертв и последствий трудиться на упреждение, занявшись воспитанием будущих властителей. Собственные педагогические наставления они часто облекали в литературную форму. Хрестоматийными примерами стали «Киропедия» Ксенофонта, педагогические упрочнения Сенеки по отношению к юному Марку Аврелию, практически отеческая забота В.А. Жуковского при просвещении и воспитании наследника Александра Николаевича, будущего царя-реформатора. Не всегда подобные упрочнения приводили к искомому результату, но так как последствия педагогической работы довольно часто бывают непредсказуемыми.
Критика, очевидно, пребывала в подобном положении. Ей также приходилось общаться с властными структурами, то одобряя её и солидаризируясь с ними, то вступая в несоответствие, то стараясь исправить, как это быть может, направленность и стиль политики. Обширно известны надежды деятелей энциклопедистов и французского Просвещения на то, что в лице Екатерины II имеется шанс получить желанный тип просвещённого монарха. Нужно сообщить, во многом их чаяния были воплощены на практике, но они сами не смогли по преимуществу оценить плоды правления русском императрицы. Гёте и Шиллер много драгоценного времени уделили родным отношениям с веймар-саксонским герцогом Карлом Августом (с вюртембергским герцогом Карлом Евгением отношения у Шиллера не заладились). Братья Константин и Иван Аксаковы в различных условиях обращались с конструктивными письмами и записками соответственно к Николаю I и к молодому императору Александру II с предложениями касательно стратегической линии управления страной и встречали уважительное отношение монарха к их рассуждениям.
Очевидно, не всегда в этих отношениях инициатива принадлежала писателям. Часто первый движение делала сама власть, и движение данный мог иметь роковые последствия. В.К. Тредиаковский, как свидетельствуют современники, за собственные прямодушные высказывания бывал при дворе бит плетьми. Издания Н.И. Новикова друг за другом запрещались властью (но, он практически провоцировал её, вступая в практически неприкрытую полемику с Екатериной II), сам издатель в итоге был заключён в Шлиссельбургскую крепость, а после этого сослан в Сибирь, не смотря на то, что и не за критическую деятельность. В том месте же был А.Н. Радищев, затронувший в собственном «Путешествии из Санкт-Петербурга в Москву» последовательность острых критических неприятностей.
В XIX столетии последовательность представителей романтизма гражданственного звучания подверглись строгому наказанию за участие в декабрьском (1825) заговоре, а критик К.Ф. Рылеев, среди форм литературы отдававший предпочтение «подлинной поэзии», кроме того казнён. Пережил так именуемую южную ссылку А.С. Пушкин, после этого началось его интернированное существование в Михайловском, и снова же лишь волею монарха он был возвращён к столичной судьбе. Позднее (в 1834) репрессиям будут подвергнуты братья Н.А. и Кс.А. Полевые и их детище – издание «Столичный телеграф». Следующей жертвой, подвергшейся прессингу со стороны правительства, делается П.Я. Чаадаев,в то время, когда из-за публикации во второй половине 30-ых годов двадцатого века его первого «Философического письма» страдает издатель «Телескопа»критикН.И. Надеждин. В той либо другой степени терпели гнёт со стороны власти М.Ю. Лермонтов, Д.В. Веневитинов, А.И. Полежаев, А.А. Бестужев, А.И. Герцен, И.С. Аксаков, В.А. Зайцев, Д.И. Писарев, Н.Г. Чернышевский, Ф.М. Достоевский, А.М. Неприятный, Л.Н. Андреев и многие другие русские писатели, среди них и за собственные критические выступления. Советская власть кроме этого не через чур церемонилась со своевольными писателями. В некоторых случаях они сами с открытым забралом шли против столпов совокупности, в других власть действовала упреждающе, но в любом случае взаимоотношения жали и неравнодушными.
В таковой ситуации появляется естественный вопрос: при каком публично-национальном устройстве писателю (и критику в частности) живётся более комфортно и свободно: при идеологизированном (авторитарном) либо же – «свободном» (либеральном). Казалось бы, ответ лежит на поверхности: в «свободном» по определению должно быть больше свободы. Но слово забрано тут в кавычки не просто так. Но, об этом чуть позднее. В действительности обстановка не так несложна, как может показаться на первый взгляд.
Дело в том, что авторитарная, твёрдая власть, прибегая к разным способам давления на литературу, тем самым делегирует ей громадные полномочия. В то время, когда руководители страны обращают внимание на литературный процесс, то практически всем людей в стране делается понятен масштаб писателей, каковые заинтересовали власть. В этом случае, принципиального значения не имеет то, с каким знаком – минус либо плюс – сильные мира этого оценивают писателя. Как мы знаем, негативная реакция обычно создаёт более яркое впечатление, чем похвалы; на неё сходу обращают внимание. Кроме того с обывательской точки зрения, получается: в случае если кого-то ругают с самой высокой трибуны, то что-то в нём имеется: как говорится, из пушки по воробьям не стреляют. Первый секретарь ЦК КПСС Н.С. Хрущёв в Кремле и в Манеже обрушился с зубодробительной критикой на нелюбимых им художников и поэтов (А.А. Вознесенского, Е.А. Евтушенко, Б.М. Жутовского, Э.И. Малоизвестного), но продвинутая часть общества верно истолковала мессидж власти и заинтересовалась их творчеством, а перебранка с первым лицом страны стала необычной визиткой деятелей культуры, подвергшихся преследованием. Но, к важным последствиям хрущёвская брань не привела. Больше вторых за собственную гражданскую позицию пострадали такие писатели, как И.А. Бродский, Ю.М. Даниэль, А.А. Зиновьев, Л.З. Копелев, А.Д. Синявский, А.И. Солженицын, многие из которых в итоге появились в эмиграции.
В ситуации, в то время, когда власть деятельно вмешивается в писательские дела и судьбы, быстро возрастает ответственность и роль критики. От того, как та будет себя позиционировать, сильно зависит течение литературного процесса. Будет ли она потакать власти, слепо и покорно направляться её строгим предписаниям либо же займёт свободную позицию; станет послушной либо будет объективно и независимо оценивать произведения современников, – всё это неизбежно отразится и отзовётся на судьбах поэтов, прозаиков, драматургов. Сущность в том, что чиновники, принимая собственные решения, во многом ориентируются на суждения и мнения критиков. Так, как раз те выступают тут в качестве если не арбитров, то специалистов, подсказывающих, кого из сейчас живущих писателей стоит поддержать и поднять на щит, а кого – подвергнуть остракизму и осуждению. Кроме другого нужно осознавать, что свобода действий критика также ограничивается потому, что и сам он бывает подвергнут нешуточным преследованиям.
Принято вычислять, что 20-30-е годы XX века для советской интеллигенции выдались самые сложными в плане взаимоотношений с правительством и партией. Это было конечно, поскольку в стране происходила идеологическая перестройка, а в сфере творческой судьбе наблюдались шатания и разброд. Враждующие между собой писательские группировки стремились к доминированию и не стеснялись в средствах в достижении собственных прагматично осознаваемых целей. В центре идеологической борьбы была Русский ассоциация пролетарских писателей (РАПП) и её филиалы. Критики этого направления Л.Л. Авербах, А.А. Безыменский, И. Вардин(Мгеладзе), И.С. Гроссман-Рощин, В.В. Ермилов, В.М. Киршон, Г. Лелевич(Л.Г. Калмансон), С.А. Родов, А.П. Селивановский, В.П. Ставский и др. так гневно клеймили собственных соперников, что их выступления иногда были похожим доносы (доносы в чистом виде кроме этого писались в массовом порядке). Обстановка эта точно воссоздана в книге Степана Ивановича ШЕШУКОВА (1913–1995) «Неистовые ревнители» (1970) и – в образной форме – в романе Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита», где РАПП выведена под сокращением МАССОЛИТ, а её фаворит Леопольд Авербах послужил прототипом для литературного государственного служащего Берлиоза.
К сожалению, в тот период ветхая опытная критика практически была не у дел: кто-то уехал в эмиграцию, кто-то был отодвинут на периферию писательского мира (особенно это касалось писателей непролетарского происхождения – таких именовали попутчиками), кто-то сосредоточился на более надёжной проблеме художественной формы (представители русского формализма В.М. Жирмунский, Е.Д. Поливанов, Б.В. Томашевский, Ю.Н. Тынянов, В.Б. Шкловский, Б.М. Эйхенбаум, Р. О. Якобсон). В итоге на передний замысел выдвигались неумелые, не хорошо образованные, но агрессивные фигуранты литературного процесса. Идеологические схватки достигли до для того чтобы большого накала, что стали переходить власти и рамки приличий ничего не оставалось не считая как забрать инициативу в собственные руки.
Для междоусобиц и прекращения распрей был создан единый Альянс писателей, с делегированием его участнику большого публичного и материального статуса. Писателей призвали заняться творчеством, а не скандалами. Во всём этом ключевую роль сыграла критика, приступившая к выстраиванию новых устойчивых иерархий – через совокупность национальных премий, званий, высокотиражных изданий в национальных издательствах. Несомненно, в этом деле не обошлось без идеологических перекосов: многие гениальные писатели были ограничены в творческих правах. К сожалению, обычно власть действовала чересчур жёстко а также жестоко: длились репрессии против других деятелей и литераторов культуры.
власти и Противостояние писателя – вопрос не несложный и неоднозначный. На такие темы, как: «Булгаков и Сталин», «Шолохов и Сталин», «Мандельштам и Сталин», «Жданов против Ахматовой и Зощенко», «История с “Врачом Живаго”», «Хрущёв и литература по окончании “оттепели”», «Брежневский ЦК и Солженицын» написаны горы книг. Для кого-то из писателей жёсткая оппозиция становилась настоящей голгофой, но, одновременно с этим, она и поднимала их в глазах читательской аудитории на невообразимую высоту. Автор становился вровень с фаворитами страны, получал значение символической фигуры борца с режимом. Публикация за границей романа «Врач Живаго» (1954) Бориса Леонидовича ПАСТЕРНАКА (1890–1960) стала причиной волны критики его за данный проступок, но вместе с тем позвала к его произведению таковой интерес, которому позавидовали бы авторы, обласканные властью.
Подобная история случилась и с Александром Исаевичем СОЛЖЕНИЦЫНЫМ(1918–2008). Его известность и авторитет достигли собственного апогея как раз в тот момент, в то время, когда он был выслан из СССР, а на всех уровнях проходили собрания, бездоказательно осуждающие его произведения. Люди, каковые ни при каких обстоятельствах не открывали его книг, выяснили, что существует некоторый автор, против которого ополчилась вся советская политическая совокупность. Очевидно, для обеспечения аналогичных кампаний требовались упрочнения бессчётных критиков, призванных растолковывать и аргументировать действия правительства. Сказать при таких условиях о какой-либо опытной этике, пожалуй, не имеет смысла: в большинстве случаев, это был госзаказ в нехорошем смысле этого слова.
Что же касается так именуемого «свободного», открытого общества, то в этот самый момент вырисовывается обстановка, из которой делается ясно, что полной свободы для самовыражения критика оно также не воображает. В состоянии идеологического вакуума на передний замысел выходят факторы и экономические условия. Начинается диктат рынка, книгоиздательство коммерциализируется и устанавливает собственные жёсткие законы. Критика, ориентированная на художественные и эстетические параметры, теряет собственный вес, поскольку тиражи качественной литературы уменьшаются.
Частные издатели для реализации собственных издательских проектов рекрутируют критиков, готовых неустанно продвигать в веса ту продукцию, в которую положены громаднейшие средства и которая обязана принести большую выручку. В этих условиях кое-какие критики, несомненно, польстятся на материальную пользу и согласятся заниматься раскруткой произведений не самого большого преимущества. В обиход литературно-критического процесса включаются такие явления, как заказные статьи, предисловия и рецензии, написанные на заказ и проплаченные или авторами, или издательскими компаниями. Возможно, по-человечески критика осознать возможно: ему также нужно как-то выживать , но оправдать его поведение с опытной точки зрения тяжело. Всё-таки требования объективности, честности, неподкупности кроме того в «открытом» обществе никто не отменял.
Университет бестселлеров, блокбастеров, римейков и сиквелов, пришедший к нам с Запада, вмешивается в книгоиздательский и книготорговый процесс, смещает приоритеты от классики в сторону низкопробной, развлекательной, облегчённой. Как уже упоминалось, культура категории «А» (качественная литература и классика) и категории «Б» (коммерческие книги) угрожают поменяться местами, поскольку тиражи, продажи, популярность, PR-акции, доступность в массмедиа у них несопоставимы по масштабу (см. разделы 1, главка, посвящённая аксиологии, и 14 – тема «Выстраивание аксиологических и эстетических иерархий»).
К чести критиков направляться заявить, что в произвольных, кроме того самых невыигрышных условиях остаются авторы, каковые в первую очередь исходят из теоретических установок, творческих навыков, глобальных соображений и эстетических канонов людской совести. В исполнении собственного опытного долга им оказывают помощь национальные издательские программы, общественные фонды и научные гранты, призванные поддерживать литературу громадного стиля.
Финиш России. Закон о запрете критики власти в сети приняли. ЧТО ДАЛЬШЕ?
