летопись и Змея
В юные годы, с почтением раскрывая исторические книги, я честно полагал, что работа ученого?историка выглядит приблизительно следующим образом. В негромком архиве, где говорят шепотом из уважения к следам прошлых столетий и ходят в мягких тапочках, стоят полки, помеченные ярлычками: «XI век», «XII»… и без того потом. На каждой полке лежат документы, написанные как раз в том самом времени, которым датированы. Задача же ученого – трудолюбиво овладев древнеславянским, прочесть сии раритеты, переложить их на современное наречие и явить миру.
Но, кое?кто, пребывая в зрелых годах, и по сей день как раз так думает. Установлено на опыте. Люди склонны полагать, не вдаваясь в тонкости, что базой для очень окончательных суждений историков, для указания правильных навешивания и дат тех либо иных эпитетов послужило что-то достовернейшее.
Меж тем в жизни – и в науке истории – обстоит именно напротив. Летописи, привычно относимые, скажем, к XII веку, в действительности выясняются или позднейшими копиями, или, что еще печальнее, плодами компиляции, в противном случае и независимого творчества какого именно?нибудь книжника, полагающего, что ему, высокомудрому, известно о тех либо иных событиях прошлого значительно больше, чем ярким участникам этих событий, покинувшим воспоминания. И не поразмыслите, что я преувеличиваю. В следующих главах мы еще столкнемся с бессчётными случаями, в то время, когда историк двадцатого столетия не допускающим возражений тоном заявляет: «Летописец ошибается…»
Вот так – ни больше, ни меньше. Из двадцатого века известный.
Летописцы, само собой разумеется, были живыми людьми, а потому имели возможность ошибаться, что частенько и делали. Но это еще не дает ни мельчайшего предлога современным историкам впадать в другую крайность – объявлять святой истиной только одну версию из множества, только одну древнюю хронику, отвергая остальные, каковые время от времени очень бессчётны, но, вот незадача, совсем опровергают чью?нибудь концепцию. С концепцией, само собой разумеется, расставаться тяжело – ее пестуешь, холишь и лелеешь, к ней привыкаешь. И все же…
Несложный пример. Князь Олег, тот самый, которому посвящена «Песнь о Вещем Олеге», погиб, как принято вычислять, при очень таинственных событиях: «…гробовая змея, шипя, в это же время, выползала…»
Упоминания о том, что князь погиб от укуса змеи, в летописях имеются.
Но мне, как детективу?любителю (сталкивавшемуся к тому же со змеями при работе в тайге), представляется очень вызывающим большие сомнения, что вышеозначенная змея смогла прокусить сапог из неотёсанной кожи. Не по плечу таковой подвиг стандартной русской гадюке, в буквальном смысле – не по зубам.
Возможно, самый близка к истине, как ни возмутит это эстетов от отвлечённой истории, версия, выдвинутая авторами издания «Сатирикон», написавшими до революции пародийную «Русскую историю»: в то время, когда князь Олег "настойчиво попросил" у волхвов денежного отчета о суммах, выделенных им на содержание любимого коня, волхвы вместе с князем отправились на бугор, а оттуда возвратились уже без него, туманно поясняя что?то по поводу «гробовой змеи»…
Это, само собой разумеется, шутка. Возвратимся к вещам важным – русским летописям, повествующим о дате смерти князя Олега и месте его последнего упокоения.
Так вот, Лаврентьевская летопись информирует, что случилось это в 912 г., а похоронен князь во граде Киеве на горе Щековице. Чему противоречит Новгородская летопись, уверяющая, что преставился князь Олег… в 922 г. в городе Ладоге, где и похоронен.
Вот так. Обе летописи, без сомнений, настоящие, что совсем запутывает дело: фактически нереально установить, какой из документов отражает место и реальную дату княжеского погребения. Из этого следует многозначительный вывод: нет никаких оснований в аналогичной обстановке безоговорочно отвергать один документ и столь же безоговорочно верить второму.
Прошу читателя хорошенько запомнить данный тезис: в будущем им неоднократно нужно будет руководствоваться…
Крещение Руси. Тайны и загадки истории России. Креститель Руси Князь Владимир.
