Косвенные признаки

Данный человек был уверенный в себе; он совершенно верно знал, что он – Дмитрий.

Современники, а также такие, каковые видели не согнутые поясницы бояр и княжат, а настоящих феодальных владык: чужестранцы на русской работе, послы зарубежных держав многожды отмечали природное величие Дмитрия. «В нем светилось некое величие, которое нереально выразить словами и невиданное прежде среди русской знати и еще менее среди людей низкого происхождения», – писал Маржерет.

Для людей XVII века было разумеется, что величие – вещь наследственная, неопровержимо изобличающая именно высокое происхождение. Не просто так же в среде польского шляхетства, где не весьма популярен был Иван, шел слух, что Дмитрий – незаконнорождённый сын Стефана Батория.

В наследственное величие, передающееся с генами, простите, совсем не верю. Но видел проявления природного величия у людей, чьи деды пахали почву, но сами эти люди верили в собственной значительности. Величие, дух превосходства появляется у людей, в то время, когда они вправду верят в собственный превосходство над окружающими. Такие люди, кстати, в большинстве случаев скромны, доброжелательны, приятны в обхождении. Им так как не нужно ничего и никому обосновывать!

Замечательно сообщено у Роберта Уоррена: «Честолюбивый человек – это тот, что желает, дабы другие верили в его величие. Судья не сомневается в собственном величии, и ему все равно, что думают другие» [105]. От спеси столичных бояр комплексом неполноценности, поведение же Дмитрия убеждает – уж он?то о собственном величии нимало не волнуется. И потому не честолюбив.

Помимо этого, Дмитрий вел себя предельно необычно для самозванца и авантюриста. Пойти в Московию так, как отправился он – с несколькими тысячами людей против огромной армии, против всего национального аппарата, имел возможность лишь человек, совсем уверенный в себе. Тот, кто уверен так же, как в солнечном восходе, что, по словам Наполеона, «воины не будут стрелять в собственного императора».

Человек, совсем уверенный в собственном праве на престол и на полную возможность довериться «собственному хорошему народу», как в Путивле.

Необычно вел он себя и войдя в Москву. Казалось бы, первое, что нужно было сделать в столице, – это устроить хор?рошую резню, перепугать до полусмерти бояр с князьями, заменить чужих и неверных людей, помогавших всякому, кто платит, на собственных, верных, надежных.

Говоря кратко, ничего?то этого он не сделал. Напротив, осыпал милостями всех, кого лишь успел. Заплатил долги Ивана IV. Вернул из ссылки всех сосланных при Годунове, всем вернул забранные имения, всем дал жениться.

Заявил свободу свободного выезда из свободного въезда и Московии, и свободу торговли. Сохранились его слова: дескать, от свободной торговли государство лишь богатеет.

Начал приглашать чужестранцев, науки и знающих ремёсла. Начал готовиться к войне за овладение Крымом: проводить маневры, готовить оружие. Начал политику сближения с европейскими государствами. Любознательный, умный, живой и дешёвый в обращении, он обожал новое, с радостью вступал в беседы с боярами и всегда уличал их в невежестве. «Вы поставляете благочестие лишь в том, что сохраняете посты, поклоняетесь мощам, почитаете иконы, а никакого понятия не имеете о существе веры…», – сказал он боярам и попам.

И был наряду с этим снисходителен. Поразительно, не по?столичны снисходителен.

Практически сразу после венчания Дмитрия Ивановича на царство Василий Иванович Шуйский начал собирать у себя по ночам именитых столичных бояр и купцов и вести с ними беседы, что царь фальшивый , самозванец, желает стереть с лица земли православную веру и реализовать Святую Русь чертовым ляхам. А потому его нужно свергнуть.

Шуйские пробовали закинуть эти идеи в веса. Веса донесли куда направляться. Трех ветхих дураков братьев Шуйских, Василия, Ивана и Дмитрия, арестовали. Дмитрий Иванович делать выводы сам их отказывается; пускай их делает выводы особый Собор из представителей различных сословий. Собор приговорил Василия Шуйского к смертной казни, его братьев – к ссылке.

Дмитрий Иванович забыл обиду всех трех, отменил решение суда, вернул трех подлецов ко двору. Из-за чего?! Что двигало Дмитрием?

Могу лишь совершить две аналогии. Одну – с византийским императором Юстинианом, обронившим как?то в полной мере без шуток: «Ну что сделать, в случае если нет в людях моего совершенства…». И забыл обиду изменника и явного подонка.

Вторую – с папом Иннокентием III. В то время, когда кто?то из приближенных к папе лиц начал говорить о кознях германского императора, отец снисходительно увидел: «Но так как это лишь я безукоризнен».

Поступить так имел возможность лишь человек, полностью уверенный в собственном праве на трон, наблюдавший на всех московитов, как на неразумных детишек, в которых – что сделать! – нет царственного совершенства…

Еще в восемнадцатом веке высказали предположение: возможно, иезуиты воспитали Дмитрия? Воспитали приблудного парнишку, уверили его, что он и имеется чудесно спасшийся Дмитрий. Он и рад стараться.

Из-за чего как раз иезуиты? А вследствие того что в России как раз иезуитов надеялось ритуально ненавидеть.

Так сообщить, как ходячих воплощений и исчадий католицизма «польской опасности». В случае если уж в появлении холеры в первой половине 30-ых годов девятнадцатого века срочно обвинили поляков, то как же имели возможность не быть виноваты иезуиты?

Да лишь вот беда… Во?первых, Дмитрий, хорошо говоря по?польски и по?германски, совсем не обладал латынью и делал весьма наивные, весьма забавные неточности. Практически не имел возможности написать собственного имени: вместо imperator – писал in Perator; вместо Demetrius – Demiustri.

Тяжело поверить, что отцы?иезуиты совсем не обучили бы воспитанника латыни. Они так как и общались на латыни, дети различных государств европейского материка.

Во?вторых, Дмитрий был совсем равнодушен к католицизму. Католический костел в Кремле он создал, резонно растолковав взъерепенившимся московитам, что так как лютеранские кирхи в Москве дано построить? Ну так пускай будет и костел. Но и лишь.

Ни одно из обещаний, данных в Польше королю его окружению и Сигизмунду (среди них и Ватикану), Дмитрий Иванович не выполнил. А в то время, когда от короля Речи Посполитой прибыл некоторый пан Гонсевский поздравлять с восшествием на престол, напоминать о данных обещаниях, Дмитрий развел руками, ссылаясь на состоявшийся порядок вещей и что он еще непрочно сидит на троне. В общем, не будет ни войны со Швецией, ни окатоличивания Руси.

Так же совершенно верно огорчил Дмитрий и посланца римского папы, Александра Рангони, и умного польского иезуита Лавицкого. Дмитрий встречает их роскошно, с вкусными обедами и пушечной стрельбой, но ничего не обещает, а лишь требует. То о альянсе против турок, то о закупках оружия, то о печатании в Европе церковной православной литературы на церковно?славянском языке.

А в один момент он ввел в Боярскую думу высшее православное духовенство и послал в Львовское православное братство «соболей на триста рублев» и грамоту, в которой благодарил за твердость в православии и за отстаивание заинтересованностей православных в Речи Посполитой.

Больше всех приобретает от него отец Мнишек. Не знаю, был ли в том месте как раз миллион злотых, но денег ему дали большое количество.

А вот Новгорода с Псковом – не дали, что тут сделать…

Отец Мнишек сохраняет надежду на влияние многоопытной дочки Марины. Но, наверное, тут и женская власть Марины кончается. При приезде Марины в Москву Дмитрий "настойчиво попросил", дабы она перешла в православие. И Марина… куда деваться, перешла. И публично приняла причастие по православному обряду. В случае если Париж стоит мессы, то Москва, возможно, стоит заутрени.

Делается разумеется, что Дмитрий категорически не желает ни ополячивания, ни окатоличевания.

Да и за что? Разве католики и поляки помогли ему взять трон? Нет, они лишь болтали. А помогали – русские православные люди. Ну, и он с католиками и поляками, будем вычислять, лишь болтал, в то время, когда давал слово им златые горы.

Уже в двадцатом веке сделано второе предположение: некая боярская группировка послала кого?то в Обращение Посполитую, «сделала» Лжедмитрия из какого именно?то приблудыша, создала собственный орудие.

Это уже теплее… Но хоть убейте, я не могу представить себе ни Богдана Вольского, ни тем более Василия Шуйского в качестве узких ингриганов, талантливых просчитать не то что на пара ходов… а хотя бы на полшага вперед.

Я могу представить себе, что Бельский и Шуйский зарезали попова сына, а настоящего царевича послали за границу. Я могу себе представить, что эта сладкая парочка получила от Годунова недвусмысленный приказ, но одурачила царя, подсунув попова сына, а настоящего царевича спасла, дабы создать Борису Годунову противовес.

Но представить себе «царя Ваську», что в первой половине 90-ых годов шестнадцатого века планирует сложную интригу, спасение от Годунова руками выросшего Дмитрия, позже от самого Дмитрия? Хоть убейте, не в состоянии. И еще одно, самое простое мысль, которое из-за чего?то никому до сих пор никак не имеет возможности прийти в голову. Царевичу Дмитрию в момент его смерти в Угличе было 8 лет. Простите, но я не в силах представить себе человека, что не помнит в этом возрасте себя и собственный окружение. Внушить восьмилетнему мальчику, что он – совсем не тот, кем он себя не забывает… Нет, это легко нелепо. И потому рассуждения о «воспитаннике иезуитов» либо о «подменышах Шуйского» я смело отношу к той же категории подлых и неумных баек, что и «попытка реализовать Святую Русь чертовым ляхам» либо о «волшебнике соанском и шпионе ируканском».

471.Косвенные показатели Духовного человека.

Похожие статьи:

Понравилась статья? Поделиться с друзьями:
Добавить комментарий

;-) :| :x :twisted: :smile: :shock: :sad: :roll: :razz: :oops: :o :mrgreen: :lol: :idea: :grin: :evil: :cry: :cool: :arrow: :???: :?: :!:

Adblock
detector