Я весьма обожаю громадных желтогрудых синичек. Да и как не обожать их, как не засмотреться на них, храбрых, наивных, среди снегов и морозов, в то время, когда все живое затихает, в то время, когда умолкают кроме того сороки и воробьи. И думается тебе в лютый холод, что нет, не дождаться сейчас ни весны, ни птичьих песен. И поверишь уже помой-му, что зима заявилась насовсем и больше никуда не уйдет… Но тут за окном мелькнет внезапно шустрый зеленый комочек, остановится, присядет на забор, продемонстрирует, как солнечный зайчик, собственную желтую радостную грудку, к тому же пикнет вдобавок бодро так, быстро,- и забудешь ты сходу о всякой зиме, о всякой хвори, в то время, когда явится к тебе под окно развеселая птичка-синичка.
Посетили меня в эту зиму синички поздно, только в самые морозы. Усмотрели они как-то, что привезли мне к дому дрова, выяснили, что в еловых дровах под корой тьма-тьмущая короедов, и стали вертеться около дома с утра до вечера. К вечеру, покачиваясь над сугробами, улетали синички в лес, а наутро опять были тут и целый сутки копошились около дров.
А позже увидел я, что стали мои гости ночевать у меня среди тех дров, что успел я попилить, поколоть и сложить поленницей в сарае. Выбирались синички из сарая рано, еще до первых лучей солнца, и любой ясный сутки встречали у меня под окнами.
Но как-то запогодило, встал ветер, отправился слепой снег, и не заметил я в тот сутки собственных синичек. Не увидел я привычных желтогрудых птичек и на другой сутки, и на третий. И загрустил, задумался: неужто улетели они от меня, и улетели совсем?
Нет, оставались мои птички у меня в гостях, были рядом со мной, лишь сейчас в метельные снега не выбирались на жгучий ветер, а все время крутились под крышей моего дома.
Возможно, нескоро додумался бы я, где сейчас мои птички, если бы не пригодилась мне тут подходящая доска. Желал я сколотить коробки для рассады и начал разыскивать ветхую, вяленую доску, что не рассохнется и не потрескается. Тут-то и посмотрел я на чердак под крышу.
Дело было к вечеру. Забрал я с собой фонарик, встал по лестнице, открыл дверь с сарая на чердак, осмотрелся и увидел на доске, что лежала у меня под ногами, кучку не то каких-то перышек, не то каких-то крылышек. Да и не малая была эта кучка, словно бы кто специально приносил ко мне и складывал бережно так эти перышки-крылышки.
Подошел я поближе, присел на корточки около необычного склада и удивился: на доске ровной кучкой лежали крылышки бабочек-шоколадниц, что первыми вылетают по весне на солнце, а всю зиму ожидают первого тепла где-нибудь в подполе либо на чердаке, забившись в щели либо прицепившись сведенными лапками к ветхому трухлявому бревну.
Зимовало у меня в подполе этих бабочек-крапивниц предостаточно. Видел я их всегда, в то время, когда спускался в подпол за овощами. Висели они вниз крылышками, прицепившись к доскам пола либо ухватившись сведенными от холода лапками за ветхую, летнюю паутину. Пауки на зиму также засыпали, забивались в щели и не тревожили моих бабочек.
Заносил я время от времени этих дремлющих бабочек в дом, сходу не отогревал, а с опаской клал на подоконник около холодного окна. И бабочки мои постоянно оживали. Отвернешься второй раз от окна, забудешь о том, что принес в дом, в тепло, дремлющее насекомое, и внезапно услышишь, словно бы кто бьется легко под потолком у лампочки. Поднимешь голову и заметишь, что это бабочка — отогрелась, ожила она в тепле и сейчас трепещет крылышками, тянется к свету.
До весны в помещении бабочек я не оставлял и всегда, к вечеру, в то время, когда в доме становилось прохладней, в то время, когда остывала печь, относил собственных гостей обратно в подпол, где они практически сходу опять засыпали.
Было мне несложнее, веселей ждать через глухую северную зиму весеннего тепла, в то время, когда знал я, что совместно со мной ожидает это тепло еще кто-то. Вот из-за чего и берег я собственных бабочек, не забывал о них и редко в то время, когда разрешал себе побеспокоить, поманить теплом, занести их в дом. Были они так же дороги мне, как и желтогрудые синички, и не имел возможности допустить я, дабы кто-то ловил моих негромких соседей по зимовью.
Кто он, данный неприятель? Кто занялся по зиме охотой в моем доме?
Осветил я фонариком все углы под крышей, но никого не отыскал. И лишь, поразмыслил было, не зверек ли землеройка — громадной охотник до всяких зимующих насекомых — завелся у меня, как наверху, у самой печной трубы, что-то шевельнулось… Шевельнулось раз, второй и смолкло. Посветил я в том направлении фонариком еще раз и рассмотрел, наконец, под крышей у печной трубы два сизых пушистых комочка — двух прижавшихся друг к другу птичек.
Побеспокоил их свет моего фонаря, встрепенулись они — высунулись из сизых пушистых комочков сперва птичьи носики, а позже и головки. Пушистые комочки друг за другом чуть опали и на том месте, где у птичек грудка и брюшко, сделались из сизых желтыми, а следом за желтым цветом проступили на грудках у птичек и тёмные галстучки.
— Здравствуйте-пожалуйте, приятели дорогие! Так вот вы где, сердешные! А я-то думал, покинули вы меня, улетели от непогоды в лес. А вы тут — живете-можете помаленьку.
Был рад я тогда, так был рад, что совсем забыл поругать собственных синичек за бабочек, за крылышки, что остались от бабочек на доске около печной трубы.
Стоял я внизу, наблюдал на птичек, удивлялся, радовался, а синички тем временем пошевелились опять, чуть приметно повертели головками, снова распушились пушистыми сизыми комочками и запрятали в эти комочки собственные головки.
Отвел я от птиц фонарик, спустился с чердака, забыл кроме того про коробку для рассады, что планировал мастерить, и начал готовить для синичек угощение.
Натопил я свиного сала, вымазал им лучинки и прутики, вымазал близко, дабы птичкам хватило моих угощений на долгое время, дабы не ожидали они меня лишний раз, опять забрался на чердак, по всему чердаку натыкал этих лучинок и прутиков и начал ждать, примут либо не примут гости мое угощение.
И синичкам свиное сало понравилось. Тут же нашли они мое прутик и угощение за прутиком, лучинку за лучинкой стали выстукивать острыми, проворными клювиками.
Так и показалась у меня среди зимы новая забота: ежедневно подкармливать собственных постояльцев. И синички скоро привыкли к моим угощениям, додумались, где ожидает их все время богатый стол, и сейчас особенно не спешили выбираться из-под крыши на улицу кроме того в ясные, негромкие дни.
Устроил я для синичек кормушку и под окном, но эта столовая практически все время пустовала. Выпадет ясный сутки, стихнет ветер, выберутся мои постояльцы из-под крыши на улицу, попрыгают по забору, посмотрят в одну, в другую дырочку — нет ли в том месте каких букашек — и опять шмыг-шмыг приятель за втором под крышу, склевывать с лучинок и прутиков свиное сало.
Приобрел я своим синичкам и семечки на рынке. И сейчас в том месте, где складывали раньше мои птички крылышки бабочек, ото дня ко дню стала расти горка подсолнечной шелухи.
За зиму привыкли мы друг к другу. Не опасались меня птички совсем, выясняли сходу, в то время, когда приходил я к ним на чердак, тут же подлетали поближе и смирно ожидали, в то время, когда дотянусь угощение. Говорил я с ними другой раз. Подзывал к себе, негромко посвистывая, и было мне вместе с этими наивными синичками намного легче, чем одному, ожидать первых весенних дней.
Так и дожил я вместе с синичками до первого теплого солнца. Пришла весенняя пора, и услышал я у себя под окном звонкий, радостный колокольчик. «Тинь-тень-динь-день»,- вызванивали мои желтогрудые птички раз за разом. Радовался я данной первой весенней песенке, радовался и печалился в один момент.
А печалился я оттого, что совсем не так долго осталось ждать должны улететь от меня мои птички в лес, к гнездам, — так как около моего дома не было ни одного деревца, что приглянулось бы этим шустрым синичкам. Мало оставалось нам побыть совместно. Подготовился я к расставанию и уже привык, что все чаще и чаще отлучались мои синички из дому, что все реже и реже вижу сейчас их под собственными окнами. Забывали мои свой чердак и зимние соседи, и прутики, вымазанные свиным салом, и семечки, что так же, как и прежде приносил я под крышу дома. И я о них стал понемногу забывать, но тут внезапно снова отыскал в памяти, да так нежданно, что было нужно мне еще раз по-настоящему удивиться.
Сидел я как-то у окна, писал рассказ о скворцах. Светило солнце, светило тепло, светло. И внезапно слышу: постучал кто-то с улицы в окно. Тук-тук-тук. И никого нет. Позже в второе окно кто-то постучал кратко — и снова никого. В этот самый момент увидел я, что прыгают под моими окнами синички.
Слыхал я, словно бы время от времени синички стучат в окна и просят угощения. Взглянул я на кормушку под окном — кормушка цела, семечки на кормушке имеется. Имеется угощение, и в достатке. Так чего же просят у меня птички? Может, желают попасть в дом, погреться, поблагодарить меня за заботу?
Присмотрелся я тут к окну и заметил между рамами комара. О том, что у меня между зимними и летними рамами зазимовали комары, я, само собой разумеется, не догадывался. Но вот пригрело солнце, и комар ожил, затрепыхался, пополз по стеклу. И стоило комару появляться на наружном стекле, как тут же показалась у окна синичка — и тук-тук по стеклу. Но комара не дотянуться…
Постучали синички по стеклам, комара, само собой разумеется, не поймали и к вечеру опять куда-то улетели.
Ну, а позже встретил я настоящую весну с сосульками до самых окон, с первыми лужами у стенки дома. И улетели от меня совсем мои хорошие зимние гости-соседи. Уж тут их в доме под крышей никак не удержишь — кличет их лес.
Улетели синички, а следом за тем заметил я на солнцепеке первую бабочку-крапивницу, дождавшуюся весны. Заметил, был рад и поразмыслил: «Выходит, не всех бабочек разыскали за зиму мои гостьи-синички».
Кормушка для птиц. Как сделать кормушку для птиц из дерева.
