Американский социолог, социолингвист и социальный психолог канадского происхождения Ирвинг Гофман (1922— 1982) у большинства обществоведов снискал репутацию не смотря на то, что и признанного мастера (кроме того “гения”) социологических микроинтерпретаций, но вместе с тем мыслителя эзотерического и неповторимого. В следствии пишущие о Гофмане в большинстве случаев преувеличивают оригинальность и обособленность его мысли. Цель разрешённой статьи — представить Гофмана как органическую часть громадной европейской и американской социально-философской и социологической традиции, проследить истоки его главных понятий, дабы в этом контексте лучше понять его персональный вклад в теоретическую социологию.
В случае если все же заходит обращение о влияниях и ближайших родственниках “социальной драматургии” Гофмана, то значительно чаще ее разглядывают как одно из поздних ответвлений “символического интеракционизма”, по неспециализированному точке зрения, самой исконно американской из самые известных “школ” социологии. В начале века основоположники символического интеракционизма (не смотря на то, что это наименование установилось значительно позже) на собственный лад совершили в американской социологии индивидуалистический и волюнтаристский поворот, подобный европейскому наступлению на позитивистскую социологию, начатому пара раньше неокантианцами. Но сами эти основоположники (и в частности посмертно перевоплощённый в основной авторитет символического интеракционизма Джордж Герберт Мид) в большинстве были участниками широкого, не просто философского, но, пожалуй, публичного перемещения — прагматизма, идеи которого косвенно подключали их кроме этого к традиции британского эмпиризма и методологического индивидуализма XVIII в. О влиянии стол-
постоянные ссылки на тексты У. Джемса, Дж. Сантаяны периода увлечения Джемсом и других авторов того же круга. Им Гофман обязан многими собственными главными понятиями. Прагматизм расходился с позитивизмом (исходя из похожих установок методологического натурализма) по большей части трактовкой отношения между средой и организмом, индивидом и обществом. Настрой прагматизма сугубо активистский: человека принципиально направляться разглядывать как действующий волящий субъект, а не как объект, пассивно подчиняющийся законам природы, талантливый только созерцать и научно познавать свободные от людской воли “объективные” процессы в природной и социальной среде. Это соответствует неспециализированной гносеологической максиме прагматизма: всякая истина имеется не нейтральное состояние сознания, а состояние бытия, формируемого людьми в соответствии с поставленными целями. Не смотря на то, что натуралистическая детерминация человеческих действий тут не отрицается, исследовательское внимание переносится с фактов их зависимости от среды на свободу человека, на возможности контролирования и манипулирования им внешней среды. Среда, в особенности социальная, включает в себя другие активные организмы, и человек делается человеком в ходе сотрудничества с данной активной средой. Общество можно понять через анализ взаимодействия и взаимовлияния индивидов.
Уже у Джемса и Джона Дьюи, создателя особенной разновидности прагматизма — “инструментализма”, появляется знаковое для символического интеракционизма понятие “коммуникации” , конкретизирующее неспециализированную идею сотрудничества И базисное в совокупности понятий Гофмана. В первом приближении коммуникация — это процесс передачи друг другу и, следовательно, постепенного обобществления частного опыта, идей, чувств, сокровищ и т. п. От этого активного процесса зависит формирование и отдельной личности, и общества, и социального университета, организации либо учреждения. Зависимость становления личности от процесса трансляции жизненного опыта вторым индивидам и приема от них встречных сообщений (“коммуникация” охватывает и приём и трансляцию) подразумевает теоретическое расхождение как с психологизмом, допускающим существование некоторых готовых, врожденных природных мотивов человеческого действия, свободных от социальной среды, ситуации, окружающих университетов, так и с крайним социологизмом, представляющим человека чем-то наподобие tabula rasa — чистого страницы, пассивно заполняемого прямыми импульсами природной и социальной среды, коллективного сознания и т. п. Зависимость же функционирования и формирования публичных объединений, учреждений и организаций от процесса коммуникации проявляется в том, что их постигает окостенение, бесплодие и в итоге распад, если они не помогают делу всяческого обогащения и облегчения коммуникации между людьми.
На детализации и путях анализа данной двойной зависимости философы-прагматисты (ярким участником прагматического перемещения был Мид, при жизни ни при каких обстоятельствах не именовавший себя социологом) открыли на будущее теоретико-социологическое значение неприятности коммуникации. Фактически само существование общества сводилось ими к совокупности обмена и процессов коммуникации информацией, формирующих нужную для совместной деятельности “неспециализированную собственность” (по выражению Дьюи) всех людей на более либо менее одинаково осознаваемые цели, взоры, ожидания и т. п. Если сравнивать с контовским понятием “consensus omnium” — главным в ветхой позитивистской социологии и также предполагавшим общность эмоций, мыслей и мнений, — тут, на первый взгляд, случился всего лишь перешнобель исследовательских заинтересованностей со статичной трактовки “консенсуса” как нужного атрибута общества на исследование процесса формирования указанной выше общности. Но и это обеспечило значительное изменение исследовательской перспективы. Вместо контовско-дюркгеймовской интуиции общества как созданной прошлым, замечательной, практически божественной данности, исходным стал образ общества как чего-то созидаемого по ходу дела, так сообщить, ситуативно. Этот сдвиг положил начало необычному социологическому конструктивизму большой части американского обществоведения — толкованию социальной действительности как непрерывно творимого продукта повседневных сотрудничеств, смысловых интерпретаций и переинтерпретаций. Подобный подход прослеживается не только у Гофмана, но и в таких родственных ему направлениях социологии как социальная феноменология, этнометодология и т. п. Подход данный заставляет кроме этого отыскать в памяти зиммелевскую идею “обобществления” как функциональной формы межчеловеческого взаимовлияния, в которой отдельные люди “срастаются” в то либо иное публичное единство. Исходя из этого совсем не случайны уверения Гофмана в следовании зиммелевской традиции, как не случаен авторитет Зиммеля среди основоположников символического интеракциоционизма — редкое явление для представителя европейской социологии в Америке первых десятилетий XX в.
