Как рыжий хорек посетил косфорд

Старый летописец в «Жесте о сьёре Найджеле» сетует на то, что ему приходится довольно часто прерывать повествование, по причине того, что из тридцати одного года войн храбрец в различное время совершил не меньше семи лет, оправляясь от ран либо заболеваний, каковые в большинстве случаев сопутствуют перенапряжению и лишениям сил. И в этом случае, на самом пороге славного пути, незадолго до великого дела, ему была уготована именно такая будущее.

Он без сил и практически без памяти лежал на постели в низкой бедно обставленной комнате, расположенной под нависающей угловой стрельницей во внутреннем дворе крепости Кале, а под самым его окном вершились серьёзные дела. Взяв три раны, с головой, разбитой рукоятью булавы Хорька, он качался между смертью и жизнью; изувеченное тело влекло его вниз, дух юности тянул вверх.

Как будто бы в каком-то необычном сне перед ним развертывалась схватка во дворе крепости, под его окном. Уже позже ему смутно вспоминалось, как неожиданно раздался испуганный крик, лязг металла, удары по воротам, гул голосов, гулкий звон, как будто бы полсотни силачей кузнецов били молотами по наковальне; как наконец шум утих и стали слышны стоны, пронзительные крики, взывающие к милосердию святых, приглушенный шум речей, тяжёлое бряцанье железных поножей.

По всей видимости, неоднократно на протяжении данной неистовой схватки он подползал к узкому окну и, ухватившись за металлические прутья, наблюдал вниз, на ожесточённый бой, кипевший под ним. В красном пламени факелов, высунутых из окон и с крыши, ему был виден оружия и стремительный водоворот доспехов, сталь и медь, отбрасывавшие во все стороны багряные блики. Еще продолжительное время спустя эта хаотичная прекрасная картина неоднократно поднималась у него перед глазами: разлетающиеся ламбрекены, шлемы, украшенные сокровищами, гербы, богатая отделка щитов и одежды, где чернедь и червлень, зелень и серебро на андреевском кресте, стропила и полосы вспыхивали перед ним, как будто бы мгновенно расцветающие пышные цветы, каковые тут же увядали, никли в тени, но за тем опять пробивались к свету. Он видел кроваво-красные цвета Чандоса, видел и его самого — высокую фигуру сурового солдата, неистово бьющегося в первых последовательностях. Видел и три тёмных пояса на золотом щите — герб добропорядочного Мэнни. А вон тот могучий солдат с клинком, конечно же, сам царственный Эдуард, по причине того, что лишь у него и у стремительного парня в тёмных доспехах, сражающегося с ним рядом, не было никаких знаков отличия.

«Мэнни! Мэнни! Англия и Святой Георгий!» — раздавался низкий гортанный крик, и в ответ, заглушая грохот и лязг сраженья, гремело: «Шарни! Шарни! Святой Денис и Франция!»

Данный водоворот смутных видений все еще кружился в голове Найджела, в то время, когда наконец сознание его начало проясняться, и он осознал, что лежит обессилевший, но с ясной головой на низком ложе в угловой стрельнице. Около него, растирая неотёсанными пальцами лаванду и посыпая ею постель и пол, сидел Эйлвард. Его лук стоял у спинки кровати, на финише его болтался металлической шлем. А сам он, в одной рубахе, сидя на краю, отгонял мух и сыпал душистую траву на собственного господина.

— Клянусь рукоятью меча, — внезапно звучно выкрикнул он и обширно, так, что обнажились его зубы, улыбнулся от эйфории, — слава всем святым и Пресвятой Деве! Что я вижу! Так как утрать я вас, я не посмел бы возвратиться в Тилфорд. Вы целых 20 дней пролежали, лепеча, как ребенок! А сейчас по глазам видно, что стали самим собой.

— Да, я был самую малость ранен, — не сильный голосом отозвался Найджел. — Но какой позор, какое несчастье, что я пролежал тут, не смотря на то, что было столько дела для моих рук! Ты куда, лучник?

— Сообщить хорошему сэру Джону, что вы поправляетесь.

— Нет, постой, побудь мало со мной, Эйлвард. Так как, думается, была какая-то драка — в том месте, на лодках? И я встретил лучшего человека и обменялся с ним парой ударов? И он мне сдался, да?

— Да, хороший господин.

— А где он на данный момент?

— Внизу, в замке.

не сильный ухмылка пробежала по бледному лицу Найджела.

— Я знаю, что я с ним сделаю, — сообщил он.

— Прошу вас, лежите, хороший господин, — заволновался Эйлвард. — Утром вас наблюдал сам королевский лекарь и заявил, что, в случае если с головы у вас сорвать повязку, вы точно погибнете.

— Не опасайся, хороший лучник, я не стану двигаться. Лишь поведай, что произошло на лодке?

— Да сказать-то практически нечего, хороший господин. Если бы данный Хорек не был сам своим оруженосцем и не провозился столько времени с доспехами, они, может, и одолели бы нас. Он выбрался на палубу, в то время, когда его товарищи уже полегли. Мы забрали его на «Мэри Роуз», вследствие того что он был ваш. А остальных побросали в море.

— И живых, и мертвых?

— Всех.

— Это весьма не хорошо.

Эйлвард лишь передернул плечами.

— Я пробовал спасти одного мальчика, да Кок Бэддинг не разрешил, а за него были и Тёмный Саймон и все остальные. «Так принято у нас в проливе, — сообщили они, — сейчас мы их, на следующий день они нас». И они оторвали его от того, за что он держался, и кинули за борт. Он так кричал! Клянусь рукоятью меча! Не нравится мне морские обычаи и море. В то время, когда оно доставит меня в Англию, я больше и близко к нему не подойду.

— Ты не прав, на море вершатся громадные дела, и на судах имеется большое количество хороших людей, — возразил Найджел. — Куда бы ты ни отправился по воде, ты в обязательном порядке натолкнешься на людей, встреча с которыми принесет тебе радость. В случае если переплыть Пролив, вот как мы, то встретишь французов, а они нам весьма необходимы — как же в противном случае завоевать почести? Либо, в случае если поплыть на юг, то непременно возможно сохранять надежду встретить неверных и сразиться с ними, а кто отважится на это — прославится. Поразмысли, лучник, как красива такая жизнь: ты отправляешься в путь в погоне за успехом и грезишь повстречать большое количество доблестных рыцарей, каковые также ищут приключений; и тогда, если тебя победят, ты погибнешь за веру и перед тобой распахнутся врата царства небесного. И северные моря также путь к славе для того, кто ее ищет, по причине того, что они ведут в восточные государства и в государства, где еще по сию пору живут язычники, каковые отвращают лицо собственный от Святого писания. В том месте также возможно сохранять надежду на подвиги. Клянусь святым Павлом, Эйлвард, в случае если французы не нарушат перемирие, а хороший господин Джон разрешит, я отправился бы в том направлении. Море — хороший приятель рыцаря: оно приводит его в том направлении, где он может выполнить собственные обеты.

Эйлвард покачал головой — в памяти его еще свежи были события недавнего прошлого, но сообщить он ничего опоздал, по причине того, что в эту 60 секунд открылась дверь и вошел Чандос. Весело радуясь, он приблизился к постели и забрал Найджела за руку. Позже что-то шепнул Эйлварду, и тот быстро вышел.

— Pardieu! Какая приятная картина! — сообщил рыцарь. — Надеюсь, вы не так долго осталось ждать опять станете на ногах.

— Для Всевышнего, простите, славный господин, что меня не было подле вас в этом бою.

— Мне и в самом деле было жаль, что вас в том месте не было, Найджел. Такая ночь редко кому выпадает. Все прошло, как мы наметили. Боковые ворота были открыты, и французы вошли: но мы были наготове, и все они или погибли, или стали отечественными военнопленными. Но солидная их часть осталась снаружи, на Ньёлетской равнине, исходя из этого мы быстро встали на лошадей и помчались на них. В то время, когда мы были перед ними, они сперва растерялись, но позже опомнились и закричали: «В случае если побежим, все погибнем! Лучше сражаться в надежде, что верх будет отечественный!» Все это слышали отечественные люди во главе и кричали им в ответ: «Клянусь святым Георгием, ваша правда! Несдобровать тому, кто помышляет о бегстве!» Исходя из этого французы около часа удерживали поле, а в том месте было большое количество хороших людей: сам господин Жоффруа, и господин Пепен де Вер с сэром Жаном де Ландасом, ветхий Булье из Кот-Жона и брат его Эктор Пантера. Но всех больше рвался в бой господин Эсташ де Рибомон, он продолжительно дрался с самим королем. А после этого, в то время, когда мы их поубивали либо захватили, всех пленных привели на празднество, и британские рыцари прислуживали им и радовались вместе с ними. И всем этим, Найджел, мы обязаны вам.

При этих словах оруженосец от эйфории залился краской.

— Что вы, славный господин, я так как сумел сделать мало. Но все же, благодарение Пресвятой Деве и Господу, мне удалось сделать хоть что-то, поскольку вам было угодно забрать меня с собой на войну. Если бы было нужно…

Но тут слова замерли у Найджела на губах, и он, побледнев, откинулся на постель, с удивлением глядя перед собой: дверь его комнатушки отворилась, и на пороге показался статный человек с добропорядочной, величественной осанкой, высоким челом, удлиненным красивым лицом и чёрными задумчивыми глазами — это был не кто другой, как сам славный Эдуард Британский!

— Ну, тилфордский петушок, я тебя не забыл, — сообщил он. — Рад был выяснить, что разум опять возвратился к тебе. Надеюсь, в этом случае ты утратил его не из-за меня?

И король улыбнулся, видя, что Найджел продолжает в удивлении наблюдать на него. Тогда оруженосец, запинаясь, пробормотал пара слов признательности за оказанную ему честь.

— Нет, нет, никакой признательности, — перебил король. — Мне отрадно, что сын моего ветхого сотоварища Юстаса Лоринга был таким смельчаком. Если бы та шхуна дошла раньше нас, все отечественные труды пошли бы прахом — ни один француз не показался бы в ту ночь около Кале. Но особенно я вам благодарен за то, что предали мне в руки того, кого я в далеком прошлом поклялся приблизительно наказать: он, пользуясь различными недобросовестными средствами, нанес нам вреда больше, чем кто-либо второй. Я уже два раза давал клятву, что, в случае если лишь данный Пьер Рыжий Хорек попадется мне в руки, его повесят, не смотря на то, что он и добропорядочной крови. Сейчас его время пришло, но я не велю его казнить, пока вы, пленивший его, не сможете разглядеть это собственными глазами. Нет, нет, не благодарите меня, я не имел возможности поступить в противном случае, поскольку это вам я обязан тем, что он в отечественных руках.

Но то, что Найджел пробовал сообщить, вовсе не было словами признательности. Как ни тяжело было ему сказать, что он желал, он должен был это сделать.

— Ваше величество, — пролепетал он, — я не смею идти против вашей королевской воли…

Мрачная гнев Плантагенетов исказила красивое лицо короля, взор его неистовых глубоко посаженных глаз помрачнел.

— Клянусь Господом! Никому еще не получалось пойти против моей воли и остаться невредимым. Ну-с, юный господин, что означают столь непривычные для нас слова? Берегитесь: то, что вы осмелились сообщить, — не пустяк!

— Ваше величество, — продолжал Найджел, — во всем, где я свободен делать выбор, — я ваш преданнейший подданный, но имеется вещи, каковые нельзя делать.

— Как! — вскричал король. — Вопреки моей воле?

— Да, ваше величество, вопреки вашей воле, — ответил Найджел и сел на постели, бледный, со сверкающими глазами.

— Клянусь Пресвятой Девой, — загремел король, — дело принимает скверный оборот. Вас через чур продолжительно держали дома. Застоявшаяся лошадь в обязательном порядке взбрыкнет. Ненатасканный сокол проловится. Займитесь этим, Чандос. Объезжать его придется вам, и я уверен, что вы его укротите. А чего все-таки Эдуарду Британскому нельзя делать, юный Лоринг?

Найджел взглянул прямо на короля. Взор его был столь же непреклонен, как и у монарха.

— Запрещено казнить Рыжего Хорька.

— Pardieu! Это еще из-за чего?

— Вследствие того что вы не имеете возможность распоряжаться его смертью и жизнью, ваше величество. Он в собственности не вам, а мне. По причине того, что я давал слово сохранить ему жизнь, а также вы, король, не должны вынуждать человека добропорядочной крови нарушить данное слово и обесчестить себя.

Чандос положил руку Найджелу на плечо, успокаивая его.

— Простите его, ваше величество, он еще весьма не сильный по окончании ран, — сообщил он. — Мы, правильно, пробыли тут через чур продолжительно, поскольку доктор прописал ему полный покой.

Но умиротворить разгневанного короля было не так-то легко.

— Я не потерплю, дабы со мной так говорили, — ответил он раздраженно. — Это ваш оруженосец, господин Джон. Что же вы стоите, слушаете его наглые речи и ничего не делаете, дабы его урезонить? Так-то вы управляетесь со собственными домочадцами? Из-за чего вы не растолковали ему, что всякое обещание должно подтверждаться согласием короля, что лишь король волен распоряжаться смертью и жизнью? Если он болен, то вы-то здоровы? Из-за чего вы молчите?

— Мой повелитель, — нормально и без шуток отвечал Чандос, — я правдой и верой служил вам много лет и пролил через чур много крови от ран, дабы слова мои возможно истолковать в плохую сторону. Но я не имел возможности бы вычислять себя человеком искренним, если бы не сообщил вам, что мой оруженосец Найджел, хоть и сказал резче, чем приличествует его положению, однако прав, а вы не правы. Поразмыслите, правитель…

— Достаточно! — вскричал король, разгневанный пуще прошлого. — Каков хозяин, таков и слуга. Мне сходу нужно было осознать, из-за чего данный наглый оруженосец осмеливается перечить собственному венценосному повелителю. Он отдает то, что взял. Джон, Джон, вы через чур много себе разрешаете. Лишь вот что я вам сообщу и вам также, парень, и да окажет помощь мне Господь: еще до захода солнца Рыжий Хорек, в острастку всем предателям и шпионам, будет висеть на самой высокой башне Кале, дабы каждое судно в Проливе и любой человек в округе видели, как он болтается на веревке, и осознали бы, как тяжела рука короля Англии. Запомните это, дабы самим не ощутить ее тяжесть.

И, метнув в их сторону взор разъяренного льва, он вышел из помещения и звучно хлопнул за собой обитой железом дверью.

Чандос и Найджел горестно посмотрели друг на друга. Позже рыцарь с опаской похлопал собственного оруженосца по забинтованной голове.

— Вы держались молодцом, Найджел. О лучшем я не имел возможности и грезить. Не опасайтесь, все будет прекрасно.

— Мой хороший, добропорядочный лорд, — вскрикнул Найджел, — у меня так не легко на сердце: так как я не имел возможности поступить в противном случае, а сейчас навлек на вас немилость короля!

— Ничего, облака не так долго осталось ждать рассеются. Если он все-таки казнит француза — что ж, вы сделали все, что в ваших силах, и душа ваша может успокоиться.

— Молю Господа, дабы он успокоил ее в раю, — ответил Найджел, — по причине того, что в тот час, в то время, когда имя мое будет обесчещено и мой пленник убит, я сорву с головы все повязки и покончу счеты с миром. Я не могу жить, если не могу сдержать слово.

— Не нужно так, мой дорогой сын, ты принимаешь все через чур близко к сердцу, — безрадосно сказал Чандос. — В случае если человек сделал все, что имел возможность, ни о каком бесчестье не может быть и речи; к тому же король хоть и тепёл, у него хорошее сердце, и, быть может, в случае если я еще раз поболтаю с ним, он передумает. Отыщи в памяти, как он поклялся повесить шестерых местных жителей, а позже их забыл обиду. Не унывай, дорогой сын, и еще до черна я возвращусь к тебе с хорошими вестями.

Три часа, пока заходящее солнце поднимало тени в каморке все выше и выше на стену, Найджел лихорадочно метался по постели, прислушиваясь, не раздадутся ли шаги Эйлварда либо Чандоса, несущих весть о судьбе пленника. Наконец дверь отворилась, и перед его взглядом предстал человек, которого он меньше всего ожидал заметить, но которому был рад больше, чем кому-либо второму. Это был сам Рыжий Хорек, вольный и радостный.

Стремительным бесшумным шагом он пересек помещение и, опустившись на колени перед кроватью, прижался губами к бессильно свисающей руке.

— Вы спасли мне жизнь, добропорядочный господин! — вскрикнул он. — Уже готова была виселица, болталась веревка, как внезапно хороший лорд Чандос сообщил королю, что, в случае если меня убьют, вы покончите с собой . «Проклятье! Снова данный тупоголовый оруженосец! — вскричал король. — Для Всевышнего, дайте ему его пленника, и пускай делает с ним, что желает, лишь больше мне не досаждает». И вот я пришел, славный господин, задать вопрос вас, что мне делать.

— Прошу вас, сядьте вот тут, рядом со мной, и успокойтесь, — ответил Найджел. — на данный момент я сообщу, что вам необходимо осуществить. Ваши доспехи останутся у меня, на память о благосклонности судьбы, которая отправила мне для того чтобы доблестного, добропорядочного человека. Мы одного роста, так что я, без сомнений, смогу их носить. А что до выкупа — пускай это будет тысяча крон.

— Что вы, что вы! Было бы жалко, если бы для того чтобы человека, как я, оценили меньше, чем в пять тысяч.

— Тысячи достаточно, дабы оплатить мои армейские затраты. Помимо этого, вы больше не начнёте шпионить и по большому счету причинять нам вред, пока не кончится перемирие.

— Клянусь.

— И наконец, вам нужно будет совершить путешествие. У француза растянулось лицо.

— Куда же вы прикажете мне отправиться? — задал вопрос он. — Лишь Всевышнего для не в Святую почву.

— Нет, не в том направлении. А в почвы, каковые святы лишь для меня. Вы опять отправитесь в Саутгемптон.

— Я прекрасно его знаю. Пара лет тому назад я помог сжечь его дотла.

— Рекомендую никому не говорить об этом, в то время, когда вы в том месте станете. Оттуда вы отправитесь в сторону Лондона, пока не заметите красивый город по имени Гилдфорд.

— Я слышал о нем. В том месте королевские охотничьи угодья.

— Он самый. В том месте вы спросите, как проехать в поместье, которое именуется Косфорд, оно находится в двух лигах от города, на склоне долгого бугра.

— Запомню.

— В Косфорде вы отыщете хорошего рыцаря по имени господин Джон Баттесторн и попросите разрешения поболтать с его дочерью леди Мэри.

— С радостью это сделаю. А что я обязан сообщить леди Мэри, что живет на склоне долгого бугра в двух лигах от красивого города Гилдфорда?

— Сообщите, что я шлю ей привет и что святая Катарина была ко мне благосклонна. Лишь это и ничего больше. А сейчас, прошу вас, покиньте меня — голова у меня совсем устала, мне необходимо соснуть.

Вот так произошло, что спустя месяц, в канун дня св. Матфея, леди Мэри, выходя из Косфордских ворот, повстречала незнакомого богато одетого наездника, за которым ехал слуга. Живые голубые глаза путника поблескивали из-под рыжих бровей покрытого веснушками лица, пристально осматривая все около. При виде ее он снял шляпу и придержал коня.

— Данный дом, должно быть, Косфорд, — начал он, — а вы, случайно не леди Мэри, которая тут живет?

Леди Мэри легко склонила гордую темноволосую голову.

— Тогда, — продолжал наездник, — я обязан сказать вам, что сквайр Найджел Лоринг шлет вам привет и передает, что святая Катарина была к нему благосклонна.

После этого, обернувшись к слуге, крикнул:

— Эй, Рауль, отечественный долг выполнен! Твой господин опять свободен! Скорей, скорей, в ближайший порт — и во Францию! Отправился! Отправился!

И, не сообщив больше ни слова, оба они, слуга и господин, пришпорили лошадей и, как сумасшедшие, помчались галопом вниз по долгому склону Хайндхеда, пока не превратились в две маленькие фигурки, по пояс загружённые в вереск и папоротник.

Мэри отправилась к дому. На устах ее игралась ухмылка. Найджел отправил ей привет. Привез его француз. Передав его, он стал свободен. А св. Катарина была благосклонна к Найджелу. Так как это над ее гробницей он поклялся, что не заметит леди Мэри, пока не совершит три подвига. Уединившись у себя в помещении, женщина упала на колени и обратилась к Пресвятой Деве с тёплыми словами признательности за то, что один подвиг уже был совершен; но радость ее тут же померкла при мысли о следующих двух, ожидавших ее возлюбленного.

Хорёк Семен. Первый вечер дома. Укусил(

Похожие статьи:

Понравилась статья? Поделиться с друзьями:
Добавить комментарий

;-) :| :x :twisted: :smile: :shock: :sad: :roll: :razz: :oops: :o :mrgreen: :lol: :idea: :grin: :evil: :cry: :cool: :arrow: :???: :?: :!:

Adblock
detector