Шепетильно осмотрев все пять ее подземелья и этажей башни, Гуттор и Грундвиг возвратились в столовую, где лежал труп несчастного Гленноора. Ничего странного они не нашли. В то время, когда же успел убежать убийца? Это было подозрительно. Но, иначе, поиски были совсем бесплодными, и потому Гуттор и Грундвиг до некоей степени успокоились.
— Гуттор, — сообщил ветхий биорновский управляющий, — это выясняется значительно важнее, чем я вначале думал. Разумеется, розольфский замок окружен со всех сторон — и с суши, и с моря. Отечественные господа подвергаются огромной опасности.
— Пожалуй, нам бы не следовало приходить ко мне.
— В замке мы не были полными господами над отечественным пленником. Герцог постарел, сыновья его — само великодушие, и , если б подлец отказался сказать, у нас не было бы средств принудить его. Наконец, в случае если б мы ко мне не пришли, мы не определили бы, как сильны преступники, собравшиеся ко мне для разрушения замка. Я определю во всем этом руку «Грабителей морей», каковые за пара лет ограбили и уничтожили множество замков по берегам Швеции, Норвегии, Шотландии и Англии, и уверен, что они действуют тут по замыслу, выработанному Надодом, что, к счастью, сейчас в отечественных руках. Это даст нам время опомниться, поскольку «Преступники» не решатся приступить к делу, перед тем как возвратится Красноглазый.
— Значит, капитан Ингольф заодно с ними?
— Опасаюсь я этого… Дай Всевышний, дабы я ошибался, но подобная месть в полной мере подходит к характеру Надода. Так как он имел возможность двадцать лет воспитывать мальчика в неприязни к Биорнам и сейчас привести его ко мне чтобы несчастный юный человек истребил собственное семейство, убил собственного отца, собственных братьев… Возможно, Надод планирует сказать умирающему Гаральду: «Знаешь ли ты, кто разорил твой дом, убил твоих детей, тебя самого? Фредерик Биорн, твой старший сын, похищенный мною и воспитанный в неприязни к тебе… Капитан Ингольф и Фредерик Биорн — одно да и то же лицо».
— Ах, замолчи, прошу вас, Грундвиг! Твои слова меня бросают в дрожь… Это плохо! Это адски плохо!
— Подожди, это еще не все. Я неизменно заблаговременно предчувствовал все беды, какие конкретно лишь случались с отечественными господами. Я знал, что Магнус Биорн не возвратится; знал, что леди Эксмут, отечественная юная и прелестная Леонора, погибнет во цвете лет; предвижу, что Сусанна, графиня Горн, кончит тем же… Сообщить тебе, кто убил Магнуса Биорна? Кто погубил герцогиню Эксмут с детьми? Кто планирует извести Тёмного герцога, Олафа, Эдмунда, Эрика и Сусанну Биорн?.. Все он, все бессовестный Надод… И это он сделает, в случае если мы его выпустим из рук.
— Но если он будет сказать, если он сознается во всем?.. Так как мы ему дали честное слово, Грундвиг.
Старик засмеялся неприятным хохотом.
— «Честное слово»!.. Может ли обращение идти о чести, Гуттор, о отечественной личной чести, в то время, когда дело идет о спасении не и о наказании их неприятелей?
Понизив голос, он прибавил пара спокойнее:
— Видишь ли, Гуттор, я при самом рождении взял один страшный дар, переходящий у нас в роду от отца к сыну. В то время, когда в воздухе носится беда, то мы ее предчувствуем и предвидим. Я ощущаю, что на роде Биорнов лежит роковая печать, что он закончится вместе с нынешним веком… Но, очевидно, мы будем защищать остающихся до последней капли крови — не так ли, Гуттор?
— Ты так как знаешь, я пологаю, что моя жизнь вся в собственности им, — сообщил Гуттор мило легко.
— Ну, отправимся же допрашивать подлеца.
— В случае если твои предположения верны, то он сказать не станет.
— Не станет?.. Ну, брат, вот ты заметишь, что Грундвиг и немого сумеет вынудить сказать.
Сообщив это, старик улыбнулся с такою холодною жестокостью, что Гуттору кроме того страшно сделалось, — не потому, дабы он жалел преступника, но по врожденному его кротости.
Грундвиг спустился в подземелье и принес оттуда наподобие жаровни, которую и поставил в угол, сделав символ Гуттору, дабы тот привел пленника.
Гуттор срочно выполнил приказание приятеля.
— Ну, — сообщил Надоду Грундвиг, прямо приступая к делу, — у тебя было достаточно времени обдумать мои слова. Что же, решился ли ты ответить мне и Гуттору на те вопросы, каковые мы тебе зададим?
направляться все это время пристально прислушивался, как будто бы ожидая услышать какой-нибудь сигнал либо хотя бы шум. При виде убитого Гленноора он додумался, что преступники не замедлят прийти к нему на помощь. В переводе на обычный язык, убийство старика означало: «Господин! Мы не хватает еще сильны, дабы напасть на твоих стражей и высвободить тебя, но держись прочно, — мы не так долго осталось ждать возвратимся в достаточном числе и поможем тебе». Исходя из этого Надод, уже решившийся было согласиться во всем, только бы спасти собственную жизнь, сейчас раздумал и заупрямился. Кинув на собственных неприятелей взор, выполненный неприязни, он отвечал медлительно и обстоятельно:
— Вот уже двадцать лет, как мы не видались с вами, Гуттор и Грундвиг, но вы должны прекрасно меня знать и потому не удивляйтесь, в случае если я откажусь отвечать вам, запугать меня запрещено ничем. Зрело обдумав все, я решил молчать. Мы играем втемную. Сейчас я в ваших руках, но мы еще заметим, чья заберёт… Делайте со мной, что желаете.
— Это твое окончательное слово? — с вычисленной холодностью задал вопрос Грундвиг.
— Первое и последнее. Вы больше от меня не услышите ничего.
— Заметим, — старик отвечал со ужасным самообладанием, от которого Надода нечайно кинуло в дрожь.
Подлец знал, как принципиально важно было для его соперников, дабы он сказал, и потому он был уверен, что жизнь его по крайней мере пощадят и только закроют его в какое-нибудь подземелье. Исходя из этого холодный ответ Грундвига смутил его а также пара испугал.
«Неужто они осмелятся меня подвергнуть пытке?» — поразмыслил он.
Не говоря больше ни слова, Грундвиг начал нагревать жаровню, и это занятие, по-видимому, доставляло ему громадное наслаждение, по причине того, что он насвистывал древнюю норвежскую балладу, прекращая это делать только тогда, в то время, когда необходимо было раздувать уголь.
Надод с кошмаром смотрел за данной операцией.
Внезапно он увидал, что Грундвиг сунул в жаровню нож, что в пара мин. накалился добела.
— Свяжи этому подлецу ноги, — сообщил Гуттору старик.
Гуттор поспешил выполнить приказание.
— Что означает эта шутка? — задал вопрос Надод, щелкая от страха зубами.
Никто ему не ответил.
Накалив нож, Грундвиг вынул его из жаровни и, зажав его в руке, подошел к Надоду, что обезумел от кошмара и быстро встал на ноги, дабы убежать, но металлическая рука Гуттора удержала его, и несчастный преступник увидал раскаленную сталь близко-близко от собственного лица.
— Сжальтесь, — пробормотал он. — Я буду сказать.
— Что, брат? Поумнел? — сообщил Грундвиг, саркастически смеясь. — Выслушай же меня еще раз. Тебя кличут Красноглазым. Даю тебе честное слово, что тебя начнут называть Безглазым, по причине того, что я выколю тебе последний глаз, поскольку убивать тебя не следует — это было бы через чур жалкою местью… Итак, ты предотвращён. Многого от тебя я и не потребую, отвечай мне лишь: да либо нет, и не забывай, что я все знаю и потому лгать будет безтолку. Правда ли, что Фредерик Биорн не утонул, как ты утверждал это?
— Вправду, Фредерик Биорн не утонул, но я не знаю, жив ли он сейчас.
Раскаленное железо опять приблизилось к лицу преступника.
— Клянусь именем матери, единственного существа, которое я обожаю! — вскричал в испуге несчастный. — Я правду говорю.
В этом восклицании звучала правдивость. Грундвиг остановился.
— Объяснись, — сообщил он.
— С детства я ненавидел Биорнов за их могущество, за их достаток, за их удачи во всем. Мне хотелось причинить им какое-нибудь зло. в один раз, прогуливаясь с мальчиком в лодке по фиорду, я дал Фредерика малоизвестным людям, приехавшим на прекрасной увеселительной яхте.
— Как же ты это сделал?
— Я заявил, что словно бы мы сироты и что мне нечем кормить братишку.
— Подлец!.. А как именовался корабль?
— Не увидел.
— Флаг у него какой был?
Грундвигу хотелось крикнуть:
— Лжешь, подлец! Ты превосходно знаешь, что капитан Ингольф и Фредерик Биорн одно да и то же лицо!
Но он удержался, хотя допросить преступника еще.
— Значит, ты с того времени ни при каких обстоятельствах не видал Фредерика?
— Где же мне было его видеть? Вы меня так жестоко прибили, что я продолжительно боролся со смертью и выздоровел, только благодаря заботливому уходу за мной моей матери. В то время, когда же я позже ушел из Розольфсе, где я имел возможность отыскать мальчика, не зная сам, кому я его дал?
— Он прав, — негромко сообщил Гуттор.
— Это правильно, — отвечал Грундвиг, — но в случае если Фредерик руководит «Ральфом», то какими судьбами они встретились! Это необычно.
Допрос длился.
Надод, не опасавшийся смерти, предпочел сообщить всю правду, лишь дабы не лишиться зрения.
Вправду, сделавшись слепым, он уже не имел возможности бы мстить, в то время как он был уверен, что все равно к нему на выручку не так долго осталось ждать явятся его товарищи — преступники.
Мы не начнём повторять того, что уже известно читателю. Скажем лишь, что Надод открыто во всем сознался, поведал о том, как «Преступники» предприняли наступление на Розольфсе, как им оказал помощь Гинго, желающий отделаться от Биорнов, как ему, Надоду, удалось привлечь в свой лагерь Ингольфа, что, но, "настойчиво попросил", дабы жизнь обладателей замка была по крайней мере пощажена.
Последнее сведение наполнило сердце Грундвига чрезвычайною эйфорией, поскольку сейчас он отыскал оправдание капитану Ингольфу, что, как офицер, не имел возможности не повиноваться приказанию руководства.
Под конец допроса Гуттор и Грундвиг пришли в идеальный кошмар, в то время, когда определили, как погибла несчастная леди Эксмут со всем семейством: все они были утоплены в море по приказанию адмирала Коллингвуда, что не смотря ни на что хотел наследовать поместья и титул собственного старшего брата, мужа Леоноры.
Что сообщили бы Гуттор и Грундвиг, в случае если б они знали, что адмирал Коллингвуд явился с эскадрой в Розольфсе? Но они ушли из замка раньше прибытия британцев.
Наконец, все Биорны не знали, что Коллингвуд — брат герцога Эксмута. Покойный герцог был в ссоре с братом в далеком прошлом, и в его доме не разрещаеться было произносить имя адмирала.
По окончании страшной трагедии, лишившей Тёмного герцога его любимой дочери, Гаральд не имел никаких сношений с родными зятя и не знал, что герцогу Эксмуту наследовал брат, что был убийцей его, и его детей и жены.
Взволнованный всем услышанным, Грундвиг и Гуттор забрали друг друга за руку и поклялись жестоко отомстить всем тем, кто так или иначе был причастен к данной гнусной и страшной драме.
Людмила Улицкая. Откровенный разговор // Дамы, Немцов, Азербайджан
