Это было весьма в далеком прошлом, в то время, когда еще не появлялся Художественно-общедоступный театр…
В те времена, в случае если нужна была хорошая декорация либо постановка, обращались к известному живописцу и заказывали ему эскизы. Наряду с этим достаточно было в нескольких неспециализированных словах поведать ему о пьесе, о планах режиссера (об актерах возможно было не упоминать) — и к назначенному сроку театр приобретал множество прекрасных эскизов и картин костюмов. На премьере при открытии занавеса перед каждым актом раздавался гром аплодисментов, и живописец, ожидавший за кулисами оваций, выходил раскланиваться перед зрителями.
Какой праздник для глаз видеть на сцене хорошую декорацию! Но мы, артисты, стоящие к ней спиной,— не всегда ее видим. Какая нам польза в том, что сзади висят прекрасные, красочные полотна?! Они нас лишь обязывают прекрасно играться, чтобы не быть пятном на прекрасном фоне. Живописец забыл о нас, в то время, когда писал собственные эскизы. Что ему до артистов! Ему нужен был театр как выставка для его громадных полотен. Ему нужен был только самый портал с его двумя измерениями — высоты и ширины. Что же касается до третьего измерения, до глубины сцены, с ее театральным полом, по которому ходят актеры, на котором живут и страдают действующие лица из пьесы, то это принималось живописцем только по необходимости, скрепя сердце…
Но… пришел Виктор Андреевич Симов — родоначальник нового типа сценических живописцев. Ему запрещено при заказе декораций только в общем поведать о пьесе и замыслах постановки. Он обязан знать все. Он первый приходит на чтение новой пьесы и на все беседы о ней. Он слушает пристально и одновременно с этим серьёзно вычерчивает квадратики и кружки. Это замысел помещения, в которой протекает жизнь действующих лиц пьесы. Это пол сцены, ее третье измерение. Через кружки и эти квадратики, большое количество говорящие душе театрального живописца, Виктор Андреевич попадает в самую гущу судьбе пьесы, в ее глубокие душевные тайники. Тут, между квадратиками и этими кружками, будет протекать прекрасная, узкая, красивая судьба действующих лиц пьесы, либо, наоборот, страшное существование людей, утративших устои.
В это время творчества живописец Симов живет заинтересованностями писателя либо он в мыслях ставит себя на место и в положение актера. Живописец Симов в мыслях сооружает дома для действующих лиц пьесы, и тогда он делается архитектором и — в случае если необходимо — то и скульптором. Он совместно со всеми нами живет внутренней судьбой пьесы и довольно часто подсказывает нам собственные образные подходы к ней. Виктор Андреевич ищет вместе с нами сквозного произведения действия и сверхзадачи поэта к ней, и сейчас делается психологом. Он присутствует на репетициях и принимает в них деятельное участие, довольно часто давая полезные рекомендации актёрам и режиссёрам.
Но вот при раскрытии пьесы стало известно, что нужен световой эффект либо какой-то звук и шум.
— Это превосходно! — восхищается живописец.
— Хорошо-то прекрасно, но как его сделать? — заявляют скептики.
— Как? Весьма легко!
С этого момента квадратики и кружки временно забываются, и на той же бумаге выводятся чертежи сложного механизма либо кроме того целой автомобили.
В эти периоды откуда-то появляются новые лица, наподобие незабвенного Ивана Михайловича Полунина, владевшего талантом подлинного изобретателя2. Один Виктор Андреевич может обнаружить и выращивать таких полезных для театра работников. На время мастерская живописца преобразовывается в столярную, в слесарную, в механическую. Живопись, костюмы закинуты. Во всех мастерских беспокойство. Бедного Виктора Андреевича разрывают на части. И мы, артисты, на него в претензии за то, что он пропускает репетиции и не дает обещанных набросков групп для народных сцен.
Но внезапно, в самое тревожное время, Виктор Андреевич прячется, а через пара дней шлет из Иванькова замыслы пола будущих декораций 3. Для нас они не меньше полезны и содержательны, чем самый эскиз.
Наконец наступает праздничный сутки: Виктор Андреевич приносит нам готовые макеты — необычное создание настоящего мастерства живописца, архитектора, режиссёра и скульптора. Выясняется, что Симов недаром сидел на отечественных репетициях.
— Браво! Как раз то, что необходимо! То, чего мы ожидали! — кричат актеры.
На премьере далеко не всегда раздаются громовые аплодисменты при поднятии занавеса. Чему хлопать в ладоши? Настоящей жизни, правде? Они не требуют оваций.
Виктор Андреевич ни при каких обстоятельствах не выходил раскланиваться перед актом . Он постоянно выходил в конце пьесы, со всеми нами, актерами, другими создателями и режиссёрами спектакля. Виктор Андреевич — отечественный, он от актера, от писателя, от режиссера, от всех цехов широкого и сложного хозяйства сцены. Он с нами начинает спектакль и с нами проходит через все мытарства и радости сценического творчества.
Эксперты в области чистой живописи сообщат сейчас собственный слово и оценят талант, деятельность и прекрасную работу в кисти и области красок. Я же счел своим долгом поведать о том, что знаем лишь мы — режиссеры, закулисные деятели и актёры сцены, довольно часто неизвестные зрителям.
От их лица, от лица всего театра, от собственного собственного лица в мыслях обнимаю, приветствую, поздравляю юбиляра, целых полвека прослужившего честно и талантливо мастерству, подлинного приятеля артистов, режиссеров, всех деятелей сцены. Мы честно и очень сильно любим, высоко ценим, благодарим отечественного приятеля, незаменимого сотрудника, способного, знатока и подлинного художника сцены ее — Виктора Андреевича Симова, создателя новой эры в области художественного оформления, родоначальника нового типа сценических живописцев-режиссеров, познавших через Виктора Андреевича тайну, силу и значение третьего измерения на сцене.
К юбилею Константина Симонова.
