(Алекс)
Когда будильник звенит в 5:45, я быстро переворачиваюсь в кровати и выключаю его. Я не хочу тревожить остальную часть моей семьи. Если повезет, я вернусь до того, как кто-то еще проснется.
Я проскальзываю в спортивный костюм, одевая его на серую армейскую футболку Дилана, которая висит на мне как шатер. Я присвоила ее у него пару недель назад. Иметь что-то его здесь – комфортно. Затем я завязываю шнурки на кроссовках, убираю волосы в конский хвост и медленно спускаюсь по пяти лестничным пролетам к входной двери, отчаянно пытаясь никого не разбудить.
Снаружи темно и тихо, но не настолько холодно, как я привыкла. Сначала когда я начинаю бежать по темной улице, я чувствую страх. Я привыкла бегать в темноте с Диланом. Я не осознавала до этого момента, сколько безопасности мне это давало. Безопасность бега в городском парке до восхода солнца. Безопасность ощущения свободы, но не боязнь случайного грабителя, насильника или другой опасности в темноте.
Я встаю на асфальт перед нашим домом, размышляя о том, что никогда не ощущала подобного страха. Ирония была в том, что на меня напал не незнакомец. А кто-то, кого я знала со средней школы. Об этом говорит статистика. Человек, насилующий женщину, скорее, всего всегда был тем, кого она знала.
Но реальность далека от статистики. Реальность запутанная, пугающая. Быть настолько пьяной, ощущая себя больной, когда кто-то удерживает тебя, пока его руки лезут под твою футболку. Чувствовать горячее, нежелательное дыхание на своей шее. Запах алкоголя в его дыхании, когда он говорит: – Ты знаешь, что хочешь этого, почему тогда борешься?
Я не хотела этого. Не с ним. Не тогда и никогда.
Для начала я бегу до 23-ей Авеню Фултон-стрит, а затем по окраине парка «Золотые ворота». Тут довольно малолюдно в такое утреннее время, особенно в праздничную неделю. Я бегу в хорошем темпе, вглядываясь в темные углы, где можно спрятаться. Потому что нравится это или нет, Рэнди Брюер изменил мой взгляд на вещи. Я делаю прогресс в самообороне с Диланом, но мне еще нужно сделать многое. С ним или без него.
Единственное, что я знала наверняка, я покончила с тем, чтобы быть жертвой. Никто никогда снова не прикоснется ко мне против моей воли, если я смогу что-нибудь предпринять.
Когда я достигаю окончания Фултон-стрит, я бегу по пляжу, затем бегу по воде. Приходящие волны шумные, и тогда я поворачиваю и бегу по песку. Я никогда раньше не бегала дома. Это приносит ощущение чего-то, что заставляет меня чувствовать больше, чем когда-либо прежде.
Теперь это было в руках Дилана. Я любила его. Я знала, чего хотела: провести с ним свою жизнь. Я хотела, чтобы мы вместе двигались дальше по жизни, которая у нас будет. Но мне нужно знать, что он к этому готов. Что-то в нем всегда сдерживало его. И все, что я могла сделать – надеяться и молиться, что он пройдет через это.
Если он не сделает это, я буду готова принять это. Я всегда любила его. Я бы заботилась о нем. Но если надо попрощаться, я буду достаточно сильной, чтобы сделать это сейчас.
Этим утром я бегаю полтора часа, замедляясь только тогда, когда нахожусь в дюжине кварталах от дома моих родителей, и потом спокойно иду. Я вся в поту, волосы липнут к спине, и чувствую себя невероятно.
Я тихо открываю входную дверь и поднимаюсь по лестнице.
Как только моя нога ступает на этаж, я слышу мамин голос. Не слишком скромно. Я вздыхаю, затем захожу на кухню и говорю:
– Доброе утро, – подхожу и целую ее в щеку.
Кэрри сидит за кухонным столом, перед ней чашка кофе. Как редко можно застать ее такой растрепанной, увидеть в халате, волосы в беспорядке, это заставляет меня улыбнуться. Я подхожу и целую ее в щеку, затем наливаю себе огромный стакан воды и начинаю пить.
– Боже мой, ты же не на пробежке была? – спрашивает Кэрри.
Моя мать выглядит ошеломленно.
– Александра Шарлотта Томпсон, солнце едва взошло, а ты бегала в темноте? Что нашло на тебя? Ты не знаешь, что опасно бегать одной ночью по городу? Странные мужчины и насильники, и, бог знает, кто там еще.
Я допиваю воду, затем спокойно отвечаю.
– Не о незнакомцах тебе надо беспокоиться, мама, а о людях, которых ты знаешь.
Кэрри слегка вздыхает, затем делает глоток кофе, чтобы прикрыть это.
На лице мамы выражение испуга, меняя тему, она говорит:
– Где ты взяла эту футболку. Она… действительно отвратительная.
Я улыбаюсь.
– Я чувствую себя сегодня намного лучше. Спасибо, что спросила, мам. Я была на тренировке и думаю, что это будет удивительный день, не так ли?
– Дорогая, – говорит она. – Из всех детей, которых я вырастила, никогда не думала, что один из них превратится в спортсмена и человека утра.
Кэрри смеется.
– Ты не можешь все контролировать, мам. И лично я думаю, хорошо, что Алекс счастлива.
Я наливаю кофе, когда мама сдается.
– Полагаю, это правда. Ты была несчастной прошлый летом. Думаю, ты, наконец, покончила с Диланом.
Я смотрю на маму и говорю:
– Это не из-за него. Это из-за меня.
Озадаченная, она говорит:
– Что ж, пей тогда свое кофе. И… приятно видеть тебя улыбающейся.
Я сажусь и делаю глоток кофе, моя мама уходит.
Кэрри искоса смотрит на меня и говорит:
– Хорошая футболка. Знаешь, где я могу достать еще одну?
Я толкаю ее в плечо и говорю.
– Достань свою собственную. Я уверена, что ты сможешь найти солдата, который будет оставлять одну валяться то там, то здесь.
Она улыбается, затем говорит:
– Рей приедет в Хьюстон на следующей неделе.
– Боже, ты серьезно?
Она кивает.
– Я не знаю, насколько у нас серьезно. Но… что ж, он неплохое отвлечение от тех парней, к которым мама и папа всегда меня подталкивают. И парни на докторской, – ее передергивает, – безнадежные.
Я шепчу:
– Можешь представить реакцию мама и папы, если у нас обеих будут серьезные отношения с бывшими солдатами? Папа, наконец, сыграет в ящик от сердечного приступа.
– Возможно, это будет хорошо для него. Знаешь, он симпатизирует Крэнку.
Я качаю головой.
– Невозможно.
– Все возможно, Алекс.
Я пожимаю плечами.
– Будем надеяться. Я… Я просто хотела бы знать, что думает Дилан.
Она говорит:
– Он собирается сам понять это, я думаю.
– Я знаю. Я просто боюсь… Я боюсь, что он отступит. Что это на самом деле конец.
Она кладет руку поверх моей, слабо сжимая ее.
– Что ты будешь делать, если это так?
Волна печали захлестывает меня.
– Я буду грустить, – говорю я. – А заем буду двигаться дальше. Я не собираюсь позволять ему снова разорвать меня на части. Если он хочет, чтобы я… ему придется сойти в этот раз с дистанции.
ЧТО ОН ГОВОРИТ ОБО МНЕ И КОМУ #128035;
