I
Долгий последовательность пережитых нами тяжелых дней, полных ужасными, а время от времени и ужасными впечатлениями, начался еще в Мариенбаде, где нас застало объявление войны Австрией Сербии, где на отечественных глазах происходила спешная мобилизация, где отношение к русским жителям курорта сходу сильно изменилось, воздух скоро насытилась враждою и подозрительностью.
Но это было только бледное начало если сравнивать с тем, что ожидало нас в первых рядах, с момента отечественного отъезда из Мюнхена1.
Прочно врезался в память громадный мюнхенский вокзал. В нем — тихо-тихо, не смотря на то, что он переполнен. Какое-то настроение угрюмо-праздничное. Несчетные поезда с пушками и солдатами. Такое чувство, что кругом какая-то целая сталь. Кроме того одетые в однотонные серые мундиры баварские воины кажутся из стали. И металлическое небо. Мертвенная тишина. А масса людей отъезжающих все растет. И недоумеваешь, куда же поместится вся эта огромная и все растущая масса людей. Преобладают русские. Но не слышно звука русской речи. Любой опасается проронить слово, дабы не обратить внимания, не возбуждать подозрения. Так как Мюнхен — во власти шпиономании. И жертвы данной мании — русские.
Прошло полтора часа томительного и немногословного ожидания отхода поезда. Время от времени глубокую тишину внезапно прорезал резкий армейский окрик, и снова все затихало. Позже откуда-то какие-то победоносные крики. Это прокричали отъезжающие воины. Тишина как будто бы поглотила торопливо эти крики, и снова мертвенно-тихо. В стекла вокзала наблюдает ужасный закат. Частые сумерки. И думается, что везде витает смерть…
Люди родные стоят рядом, но не обмениваются и словом. Придумываешь себе какое-нибудь занятие, что-то словно бы бы пристально рассматриваешь, лишь бы иметь право молчать и этим упорным молчанием не возбуждать внимание неотёсанной публики третьего класса. Направо, налево — какие-то странные фигуры. Думается, что это сыщики. А с сыщиками уже приходилось иметь дело в мюнхенской гостинице.
Наконец отечественный поезд отошел под неотёсанные озлобленные крики.
Рядом с нами сидят в вагоне захмелевшие баварские резервисты. Всю дорогу выпивают пиво, хмелеют все больше, поют армейские песни, машут платками проезжающим мимо поездам. Отечественное упрямое безмолвие делается, думается, странным. Женщины начинают о чем-то шептаться2. Это перешептывание еще страннее… Жара нестерпимая. Мучают голод и жажда…
Остановка. Все заметались. Уж не Линдау ли, ближайшая цель отечественного путешествия? Я рискую задать вопрос об этом собственного соседа, без сомнений, сыщика. Он, выясняется, знает по-русски, знает кроме этого, кто я. Второй сыщик чего-то смеется. Выясняется, до Линдау еще далеко. Это — лишь Иммерштадт.
Вся станция набита полупьяными резервистами. Масса армейских. Внезапно какой-то резкий крик. На русского, вылезшего из вагона, налетел армейский, машет перед самым его носом пистолетом. Что-то прокричал. И заколыхалось море голосов: Russen… Spionen!! {Русские… шпионы!! (нем.).}. Так и гудят везде эти слова. Забегали по станции воины с винтовками. Как будто бы началась атака неприятеля. Откуда-то выскочил патруль с обнаженными саблями. В отечественный вагон с двух сторон врываются воины и на тех же штампованных, военных нотах кричат: Hrraus! Russische Spionen! Hrraus! {Вон! Русские шпионы! Вон! (нем.).}. Не забуду озверевшего лица воина с светло синий губами, что подбежал ко мне.
— Кто вы?
— Русский…
— Hrraus!
Багаж летит в окно. Нас выталкивают3. Вся станция ревет. Какие-то люди в азарте лезут на окна, на столбы, лишь бы получше рассмотреть нас. броская картина людского безумия и озверения… К нам подбегает еще солдат и кричит, дабы мы кинули багаж. Нас сталкивают в кучу. Воины продолжают обход вагонов. Несколько пленников все растет. Растет и вой толпы. Масса людей звучно вычисляет, сколько поймали шпионов. По причине того, что в ее глазах все мы — несомненные шпионы. Тесным кольцом окружил нас взвод воинов со штыками. Воины то и дело направляют ружья. Кого-то ожидают. Приходят какие-то высшие чины с обнаженными саблями. Осмотрят нас и проходят куда-то дальше.
Как мы позже определили, уже истек срок, назначенный для отъезда чужестранцев из Германии, и затем срока мы, русские, считались пленными. Ужасное слово сообщено. Мы были тут первыми пленными, и потому нами, как новинкой, насладились вовсю. Чувство у нас ужасное…
КРУТОЙ ОТДЫХ За рубежом! ОСЕНЬ В ТУРЦИИ!
