Iv. ипотека и вотчинный дом

1. Мы уже видели, какую очень формалистическую организацию придал ипотеке проект 1868 г.; формализация ипотеки превосходила формализацию векселя, поскольку ипотека признавалась неоспоримой кроме того в руках первого ее приобретателя, в то время как кроме того вексель оспаривался, по германскому вексельному праву, в руках первого его приобретателя. Формализация ипотеки достигалась методом недопущении при установлении ипотеки указаний на ее основание; мы видели, потом, как верхняя палата, по предложение Бэра, усвоила на место единой ипотеки проекта две организации; вотчинный долг и ипотеку, при чем ипотека должна была помогать не делу оборота, а лишь делу обеспечения личного отношения (Sicherungsh.), для чего усиливалась более прошлого ее зависимость от личного отношения, ею снабжаемого, и не допускалось при ней ипотечного свидетельства; а вместе с тем указывалось ее основание и снабжаемое ею личное отношение при записи; напротив, вотчинный долг предназначался для оборота, отношение по нему тесно связывалось с вотчиннодолговым свидетельством, он должен был воображать собою независимое вещное бремя, по идее не только свободное, но и не связанное юридически ни с каким личным обязательством, а для мельчайшей оспоримости его при записи не допускалось и указание на снование его. Видели, наконец, как нижняя палата вернула формальную самостоятельность ипотеки и умалила неоспоримость вотчинного долга, допуская на него последовательность возражений из материального отношения, в особенности против первого приобретателя, чуть ли, но, не кондикционной природы.

По окончании всего этого закон 1872 г. усвоил обе организации, не отводя для них особенного поля действия и во многом создав землю для сближения их по практическим последствиям, как равняется не придав ни одной из них последовательной и безукоризненной обработки.

2. Происхождение вотчинного долга и ипотеки. Закон 1872 г. различно регулирует происхождение вотчинного долга и ипотеки,

а) Ипотека, как и раньше, остается акцессорным правом и для материального происхождения предполагает наличность снабжаемого ею главного долгового отношения. Закон 1872 года вовсе и не занимается регламентацией оснований происхождения ипотеки, предоставляя это неспециализированному гражданскому праву и, след., не ликвидируя ни изобилия случаев законной ипотеки, на каковые с покон веков раздавались жалобы, ни судебной ипотеки, которую и в Пруссии осуждают равно как и во Франции (Дернбург II _ 16J.

Самый распространенный и для оборота серьёзный случай воображает собою, само собой разумеется, договорная ипотека.

Какое бы материальное отношение ипотека ни снабжала, она появляется лишь методом записи в ипотечную книгу.

По началу консенза, которое проводится в законе 1872 г., для записи договорной ипотеки требуется соизволение хозяина, показывающее, но, основание ипотечного долга и сопровождаемое приложением долгового акта.

К случаю судебной и законной ипотеки принцип консенза, само собой разумеется, не используется. Но запись ипотеки законной, по тому же принципу консенза направляться, как и запись договорной ипотеки, лишь на просьбу интерессента; вотчинное установление не делает ничего ей officio. Требуя указания основания ипотечного долга, закон 1872 г. организует ипотеку на менее формалистическом начале, чем он организовал переходы права собственности, где при Auflassung вовсе не нужно указание на личное соглашение о переходе собственности. Указанная организация ипотеки, само собой разумеется, больше отвечает Заинтересованностям материального права, чем организация собственности, поскольку в том месте облегчается установление подлинной гармонии материального и формального права, чего нет тут. Но в случае если мы спросим, из-за чего закон 1872 г. сохранил на последовательности с принципом консенза указание основания ипотечного долга, и исключил это указание при Auflassung и при вотчинном долге, то мы можем дать ответ: частично, по явному недоразумению, благодаря компромиссу между течениями разных законодательных факторов. Недоразумение пребывало в том, что составители проекта, как и кое-какие ученые отождествляли указание основания ипотеки и акцессорную ее природу. Хотя сохранить последнюю, думали "настойчиво попросить" указания основания ипотеки. А в это же время указание основания принципиально важно, а не только мыслимо, и при независимой ипотеке, и, напротив, для установления акцессорной ипотеки мыслимо абстрактное соизволение, без указания основания ипотеки. Компромисс же проявился тут между ответом верхней палаты, хотевшим подчинить ипотеку в самой широкой мере личному отношению и перевоплотить ее в Sicherungshypothek, для чего, вправду, необходимо было не только указать основание происхождения ипотеки, но и предъявить долговой акт, и ответом нижней палаты, хотевшей полностью оборотоспособной публичной ипотеки, Yerkehrsliypothek, на которую возражения из личного отношения ограничивались бы минимумом. Но, в случае если признание ипотеки акцессорной возможно оправдано лишь тем, что ипотеке не желали придавать значения оборотовой, то требование указания основания ипотечного долга было очень благотворным делом, обеспечившим потом успех ипотеки*(1567).

В остальном, соизволение ипотеки показывает правильное имя кредитора, правильное наименование недвижимости, правильную сумму долга, % либо беспроцентность требования, начальный момент, с которого % начинает течь, и условия уплаты долга*(1568). В случае если величина притязания ко времени записи ипотеки еще не выяснилась, записывается верховная сумма, до которой недвижимость обязана отвечать по ипотечному кредиту*(1569). Эти требования вытекают из ипотеки и начала и из начала недопущения ипотеки на предъявителя.

Тем же (неосуществившимся) намерением лишить ипотеку оборотоспособности разъясняется и недопущение записи ипотеки сначала на имя хозяина. Наконец, оттого же закон не регулируешь и ипотечного свидетельства, не смотря на то, что и не запрещает*(1570).

Ипотека появляется по записи, но запись сама по себе и при ипотеке имеет значение только формальное, она не формирует материального орава, без материальных условий действительности ипотеки; она оспорима, иск из нее подвержен возражениям, в то время, когда ей не отвечает материальное отношение; напротив, наличность последнего дает право лицу потребовать судебным порядком осуждения хозяина к у становление ипотеки*(1571). И лишь 3-й добросовестный приобретатель ипотеки защищается в собственном приобретении публицитетом книги (_ 38 п. 3 EG.).

в) Вотчинный долг по идее собственной есть независимыми, бременем на недвижимость. Не смотря на то, что и он появляешься, по неспециализированному правилу, по поводу кредитного отношения, но это последнее в принципе не стоить с ним в таковой связи, как с ипотекой. Кредитное отношение есть лишь основанием материальной действительности вотчинного долга. И от сторон зависит — должно ли рядом с вотчинным долгом установить и личное отношение, либо ограничиться вотчинным долгом.

Из этого, личное кредитное отношение играет роль при происхождении вотчинного долга только ту, что оно есть материальным основанием вотчинному долгу, но не главным требованием, снабжаемым вотчинным долгом. Однако законодатель имел возможность бы не причиняя вреда, предписать, дабы при установление вотчинного долга указывалось основание его происхождения. Это помогало бы выяснению материальной истины в отношениях первых сторон и служило бы гарантией материальной истины при самом остром формализме университета. Но как раз этого законодатель не сделал; основание вотчинного долга по закону 72 г, не указывается. В случае если мы спросим, из-за чего закон 72 г. не допускает указания основания вотчинного долга, то ответ будет сходный, частично, с тем, что был дан для ипотеки: частично по недоразумению, частично, благодаря компромисса, последовавшего в ландтаге между разными факторами законодательной власти, частично, наконец, — под влиянием мекленбургского права. Недоразумение имело возможность пребывать в том, что неуказание основания смешивали с отрешением вотчинного долга от личного отношения, послужившего ему материальным основанием. Но мы уже знаем, что это разные понятия. Компромисс имел возможность пребывать в том, что сперва думали не допускать на вотчинный долг никаких возражений из материального основания, не считая лишь возражений о подлоге и т. п., кроме того в отношениях первых сторон; позднее же, как раз в ландтаге сделали от этого начала решительные отступления, каковые в известной мере усвоил и закон 1872 г. и при которых неуказание основания вотчинного долга являлось лишь излишним затруднением для осуществления оспаривания вотчинного долга.

Как раз, не смотря на то, что, по началу консенза вотчинный долг появляется по абстрактному соизволению хозяина недвижимости, без указания основания правоотношения, однако вотчинный долг оспорим из материального основания, не смотря на то, что и в порядке condictio, а на иск из него допускаются возражения оттуда; с другой же стороны, наличность материального основания управомочивает лицо потребовать судебным порядком от хозяина установления вотчинного долга. Иначе говоря вотчинный долг организован на началах, сходных с Auflassung, и неуказание основания при нем свидетельствует не более того, как неуказание при Auflassung личного отношения об отчуждении недвижимости, т. е. материальное отношение не вскрывается при установлены вотчинного долга, но действует в разных направлениях.

Однако, это неуказание основания очень затрудняет установление материальной истины отношения. Прожектеры вотчинного долга этого-то и получали, полагая, что это привлечете кредит к вотчинному долгу, поскольку кроме того в руках первого приобретателя вотчинный долг будет уже тяжело оспоримым. Но, как верно подмечали критики проекта, такая организация вотчинного долга поощрит лишь мошенников, не оказывая одолжений добросовестным лицам. Для оборота принципиально важно, дабы 3-й добросовестные приобретатели были защищены от возражения и споров в собственном приобретении; между первыми же приобретателями, наоборот, полезно организовать отношение так, дабы форма но поглощала содержания. В противном случае лицо, взявшее вотчинный долг для передачи 3-му лицу, может вероломно осуществить его против наивного хозяина за собственный счет и т. п.

Как бы то ни было, но неуказание основания кое-какие разглядывают как одну из обстоятельств, из-за чего вотчинный долг, вопреки расчетам законодателя, не взял на практике какое количество-нибудь большого распространения*(1572).

Но в случае если вотчинный долг и есть независимым бременем на недвижимость, то нет ничего, что мешает сторонам установить рядом с ним и личное обязательственное отношение, которое тогда будет солидарным с ним.

Вотчинный долг, подобно ипотеке, появляется с записью в вотчинную книгу*(1573). Эта запись направляться на соизволение хозяина, содержащее те же моменты, как и соизволение на ипотеку, кроме лишь указания на основание вотчинного долга.

Но так как вотчинный долг, по мысли законодателя, предназначался для широкого оборота, то в деле происхождения его уже придали значение выдаче вотчинно-долгового свидетельства. Закон говорит, что кредитор может распоряжаться вотчинным долгом, у станов ленным на его имя, только по получении указанного свидетельства*(1574). Дернбург конструирует роль выдачи свидетельства так, что к моменту выдачи приурочивается презумпция в пользу материального права кредитора*(1575). Как бы то ни было, но вотчиннодолговое свидетельство призывается являться орудием оборота с вотчинным долгом. Оно есть носителем права, и всякое распоряжение вотчинным долгом направляться на основании этого документа. В этих целях новый закон делает и новые попытки упростить свидетельство до вероятной степени для легчайшей обозримости воображаемая им отношения*(1576).

Так как вотчинный долг по идее закона 1872 г. призывался к широкому обороту, то закон допускает установление его сначала на имя хозяина. И данный вид ипотеки хозяина дает хозяину право не только распоряжения вотчинным долгом, но и получения на него в конкурсе доли цены недвижимости, причитающейся на вотчинный долги Так это будет настоящая ипотека, только ограниченная в собственном действии в отношении того, что кредитор-собственник не имеет возможности осуществить собственного права судебным порядком; ограничите — естественное в виду изюминок современной ипотеки, где право ипотеки направляется не на выдачу вещи, а на экзекуцию на недвижимость.

В случае если хозяин отчуждаешь недвижимость, он делается полным кредитором*(1577). Но и вотчинный долг не допускается на предъявителя.

Закон допускает превращение ипотеки в вотчинный долг по воле сторон, а судебная практика допустила позже и превращение вотчинного долга в ипотеку*(1578).

3. Объект вотчинного долга и ипотеки регулируется одинаково, само собой разумеется*(1579), — и, притом, в общем, в прошлом духе; нового то, что ответственность поражает и страховое вознаграждение и снова присоединенный принадлежности недвижимости.

Закон усвоил и корреальную ипотеку, ничего не сделав для устранения создаваемых ею затруднений*(1580).

4. Книжное его объём и требование, как мы уже видели частично выше, приобретает в новом праве определённость и точность в любых ситуациях. Но и закон 1872 г. не имел возможности добиться тут полной точности. В первую очередь, в порядке оспаривания и возражений книжной вотчинного долга и ипотеки может измениться величина требования. А основное, точность ипотеки подрывается тем, что рангу капитального требования следуют и %’ы, сумма которых колеблется в зависимости от просрочки с их уплатой, высота которых допускает то же колебания (хозяин в праве повысить % до 5), так что в итоге последующие кредиторы подвергаются неожиданностями, не смотря на то, что и не столь большим. Наконец, ранг ипотеки разделяют и издержки по записи, осуществлению и востребованию ипотеки*(1581).

Не содействует определенности, не смотря на то, что по наружности и определенна, и ультиматная ипотека и особенно распространенный вид ее-кауционная ипотека*(1582).

5. Уступка вотчинного долга и ипотеки, в виду поставленной законом задачи обеих организаций, регулируется различно для обоих прав.

а) При ипотеке закон, как мы уже знаем, не выдвигал значения ипотечного свидетельства как орудия оборота; он кроме того рассчитывал, что ипотека значительно чаще не будет и связала с выдачей для того чтобы свидетельства, а явится, по неспециализированному правилу, чисто книжной ипотекой (Buchhypothek). Из этого, по правилу, ипотека должна была уступаться записью в книгу*(1583). Но закон все же допустил ипотечные свидетельства. При наличности их либо заменяющих их актов о существовании книжной ипотеки закон не требует записи цессии в книгу*(1584), — и не регулирует условий действительности цессии. Отсюда ясно, что последняя определяется неспециализированным правом; а так как закон не регулирует значения ипотечного свидетельства для оборота, то теория и судебная практика, принимая в мысль предполагавшуюся законом роль ипотеки, приходят к заключению, что для перехода ипотеки по цессии не имеет решительного значения самая передача ипотечного свидетельства. Последнее, так, не есть орудием обращения ипотеки*(1585).

Как право акцессорное, ипотека возможно передана лишь вместе с личным требованием.

b) Совсем в противном случае регулируется уступка вотчинного долга. По плану законодателя, вотчинный долг должен был и по неспециализированной собственной организации, и по организации циркуляции являться векселем, тяготеющим на недвижимости; из этого, вотчинно-долговое свидетельство должно было являться орудием обращения права и одновременно с этим третироваться как полезная бумага. Так дело осознала и судебная практика*(1586). Вотчинный долг переходит по цессии лишь со вручением новому приобретателю вотчинно-долгового свидетельства*(1587). Но больше того. Закон допускает уступку вотчиннодолгового свидетельства по бланковой цессии*(1588). Снабженный бланковой цессией вотчинный лист практически обращается так же, как бумага на предъявителя*(1589).

В то время, когда вотчинный долг рекомендован являться обеспечением личного требования, и уступается без уступки личного требования, последнее меркнет*(1590).

Для % требования при вотчинном долге закон 1872 г. усвоил и вовсе университета %-х квитанций, гласящих на предъявителя*(1591).

c) Однако закон регулирует и запись вотчинного долга и уступки ипотеки, предоставляя ее усмотрению сторон и регулируя в общем духе начала консенза*(1592).

d) условием оборотоспособности ипотеки есть защита 3-го добросовестного возмездного приобретателя ее против незаписанных возражений из лица предшественников по праву, вторыми словами — придание ипотеке ордерного квалитета. Лишь этим методом возможно создать, ипотеке широки оборот. В этот самый момент закон 1872 г., отвергнув увлечения первого проекта, усвоил разную точку зрения для вотчинного долга и ипотеки, используясь к их предполагаемой задаче. На иск из ипотеки возражения из личного отношения (само собой разумеется, и из особенностей самой ипотеки)*(1593) допускаются против 3-го возмездного приобретателя ее только тогда, в то время, когда он знал о них до приобретения либо в то время, когда они явствовали из ипотечной книги. Так, закон устранил те широкие сомнения, каковые до него были известны практике.

На иск же из вотчинного долга возражения допускаются, не взирая на возмездность приобретения его, только тогда, в то время, когда они принадлежать ответчику конкретно против данного истца, либо в то время, когда они ясны из вотчинного свидетельства, либо, наконец, в то время, когда события, на которых возражения покоятся, были известны истцу до приобретения вотчинного долга*(1594). Тут, следовательно, решает дело вотчинное свидетельство. Но, в случае если между последним и книгой существует отличие, то, само собой разумеется, решает дело книга*(1595). Вот из-за чего различие вотчинного долга и ипотеки в этом отношении и есть не столь большими

Не имеют ордерного качества кауционные ипотеки, а, согласно точки зрения Дернбурга, его нельзя признавать и за чисто книжной ипотекой*(1596).

6. Правоотношение вотчинного долга и ипотеки. а) С записью вотчинного долга и ипотеки устанавливается для кредитора вещный иск против хозяина обремененной недвижимости. Данный последний отвечает, но, только недвижимостью. Подлежащее осуществление притязание кредитора управомочивает последнего на экзекуцию на недвижимость*(1597).

Такая формулировка, разумеется, целилась дать ученым разбираться в изучении сущности современной ипотеки, потому что закон одинаково отказывается предрешить взор на строение созданной им вотчинного долга и ипотеки. Это было в духе времени. И. в духе же времени Дернбург (II, _ 35), в редактированном Мейбомом издании, конструировал вотчинный долг и ипотеку, самим законом объединенные по существу, как Realobligation., повторяя в мотивах к тому уже неоднократно передававшаяся нами раньше мысли. Но и к закону 1872 г. все эти мысли относятся не в основном, чем к ранее очерченным нами законам.

Иск ипотечного, как равняется и вотчинно-долгового кредитора, в этот самый момент смогут быть конструируемы, не в ущерб разуму предписаны закона, как строго вещный иск об экзекуции недвижимости, что, как мы знаем, конечно направляется против хозяина недвижимости и не имеет возможности иметь иного направления. Хозяин же недвижимости, не в ущерб разуму предписаний закона, возможно признан только управомоченным на уплату долга, а вовсе не обязанным к тому. История реформационного перемещения снова дает предлог к неоднозначному пониманию закона 1872 г. Фактически реформационное перемещение сводилось к эмансипации прошлой, романизованной, но уже публичной ипотеки, от влияния личного требования и к возведение ее в независимое бремя на недвижимость, а теоретически реформационное перемещение, с одной стороны, выдвигало идею ипотеки как германской Realobligation, а с другой — идею эволюции римской ипотеки, и в случае если проекты 1863 и 1864 гг. примыкали к первому направленно, то проект 1869 г. и критика на него, подавшая идея организации рядом с ипотекой вотчинного долга, настаивали на втором направлении. Сомнения по вопросу о природе прусской вотчинного долга и ипотеки сопровождали и предстоящее использование законов 1872 г. на практике, причем суды собственной формулировкой решений суда по ипотечным искам уже склонялись в пользу взора на ипотеку как Realobligation, и мы не знаем, чем завершились бы сомнения, если бы не пришло на выручку романистам имперское уложение. Последнее, восприняв практически все партикулярный разновидности современной ипотеки, с особенным предпочтением прусских организаций 1872 г., дает и правильную формулировку вотчинного долга и правоотношения ипотеки и организует их как строго вещные права. Тогда-то и в литературе вопроса начинается реакция против взора на вотчинный долг и современную ипотеку как на Realobligation (Dernburg, Schwind, Mittelstein, Oberneck и др.). В виду этого нам и представляется вероятны, для цельности исторического процесса, удержать отечественный взор и на вотчинный долг и ипотеку 1872 г. как на строго вещное право, с общей, римской сущностью, не смотря на то, что и оговориться, что по этому вопросу существовали временные колебания. Тогда мы возьмём для закона 1872 г. такие результаты: при вотчинном долге из кредитной сделки не появляется никакого долгового отношения, а появляется только одно лишь вещное право, вотчинный долг, в силу которого управомоченный извлекает определенную сокровище из недвижимости, в срок и в форме, законом установленных. Кредитная сделка является одним лишь материальным основанием вотчинному долгу. Кредитное отношение приобретает в праве строго вещную организацию, не принимающую и ничем не обнаруживающую долгового характера облекаемого им отношения. Долговой момент организации выражается разве лишь в ее бытовой роли: она является формой кредита, к тому же в намерении сторон кредитовать в данной форме. Неспециализированная сущность явления — ветхая, римская, во вся организация его новая, современная и, со ветхой точки зрения, необычная. Вещное право востребуется, приносить %, осуществляется в порядке экзекуции и т. д. Но современная судьба навязывает законодателю не мало необычных правовых организаций, каковые все целятся ответить разнообразные новым практическим потребностям и каковые тем самым воображают так трудностей для их конструирования, т. е. выражения в устоявшихся правовых понятиях, что в наши дни кроме того в Германии, стране конструктивных увлечений, раздаются голоса против конструирования и за то, дабы ограничиваться, одним лишь правовым принципом. Но, как раз немцы находятся в. положении, в особенности благоприятном для разрешения всякого рода конструктивных сомнений. Владея пандектной совокупностью, немцы одновременно с этим, владеют и совокупностью германского права, полной самых загадочных правовых идей и талантливой ответить на самые непростые новейшие вопросы правообразования. Завлекая то ту, то другую систему, воображающие кстати, сообщить, сущих антиподов, либо пуская в движение обе совместно, германский юрист способен конструировать самые сложные новинки правообразования,, как бы последние ни были далеки от круга идей, породивших те совокупности. Так как раз произошло и с новинками ипотечного права. Когда ипотека оторвалась от римского права в собственной неспециализированной организации, не смотря на то, что, и сохранив неспециализированную римскую сущность, германские юристы не задумались конструировать ее, как Realobligation. Конструкция не покрывала новой организации, и уложение отвергло ее. Тогда германисты срочно же выдвигают новую германистическую конструкцию, более узкую, в полной мере покрывающую самые предписания уложения и в полной мере применимую к организациям закона 1872 г. Мы не просто так отмечали в различное время, что вотчинный долг, не смотря на то, что он и ведет собственный начало от римской идеи ипотеки,, как строго вещного права, напоминает и германская средневековые кредитные организации тем, что при нем кредитное отношение целиком и полностью выступает перед правом в организации вещного права, из этого настоящий кредит покоится на одном лишь доверии к вещи; мысль же долга выступает только в намерении сторон, да в бытовой роли организации — в ее служении кредиту. Из этого мы и ссылались на сходство нового явления с средневековыми германскими кредитными организациями, где кроме этого кредитное отношение выступало перед правом в организации вещного права (aeltere Satzung) и где кроме этого мысль долга выступила только в намерении сторон, да в бытовой роли организации — в ее служении кредиту. На этом-то сходстве современного вотчинного долга со средневековыми кредитными организациями и покоится новейшая германистическая конструкция кредитных организаций уложения, в полной мере сходных с таковыми закона 1872 г. Идея принадлежите Amira (Das Obligationenrecht der Nordgermanen I, 40), что высказал ее в общей форме; Dernburg усвоил ее в принципе для объяснения сущности кредитных организаций имперского уложения (Das burg. Recht des deutsch. Reichs III, 577), а Schwind развил ее в применении к германскому залогу старому и современному (Wesen und Inhalt des Pfandrechtes). Сопоставляя учение Дернбурга и Швинда, мы можем охарактеризовать сущность вотчинного долга так. Германскому праву известны понятия Schuld и Haftung. Schuld свидетельствует Leistensollen; Haftung свидетельствует einstehen fur den Fall, dass eine bestimmte Schuld nicht erfullt wird. Ho Schuld, либо Leistensollen не свидетельствует современного правового понятия обязательства; это не есть долговое отношение искомое; это не есть и неискомое, натуральное обязательство; а одновременно с этим по специально-германскому воззрению оно имеется и имеется правовое, лишь германское правовое; оно так все же имеется, что Дернбург и Швинд из него создают право хозяина уплатить вотчинный долг и этим отклонить экзекуцию на недвижимость; но обязанности хозяина на эту уплату Schuld не создавать, равняется кредитор не имеет возможности произвести зачета за данный Schuld того, что сам он обязан должнику; так Schuld оказывается юридически не сильный. Только тогда, в то время, когда к Schuld примыкает Haftung (personliche), отношение делается обязательственным в современном правовом смысле. Но по германскому праву было вероятно да и то, что Haftung поражает и лицо, и вещь. Тогда окажется отношение, какое имеется при современной акцессорной ипотеке. Наконец, было быть может, что Haftung поражает лишь вещь. Тогда получается отношение, какое мы имеем при современном вотчинном долге, либо какое мы имели при aeltere Satzung и т. п. В последнем случае все право кредитора сводится к извлечение из недвижимости известной сокровище, как раз кредитованной суммы; право кредитора имеется строго вещное право, оно не содержит никакого обязательственного момента; но и лично должник не несёт ответственность за взятую им ссуду, а в это же время между сторонами существует Schuld. И данный Schuld liegt zum Grunde вотчинного долга и ипотеки (Dernburg). Мы не можем передать этого Schuld в противном случае, как выражением, которое уже неоднократно употребляли, как раз, что вещно-правовая организация кредитного отношения имеет бытовое долговое значение, поскольку помогать делу кредита. Но и это выражение мы предлагаем лишь как условное, потому что и оно в точности не передает существа Schuld. Данный то загадочный германский Schuld и Sachenhaftung и примиряют немцев с романистическими по существу, но германистическими, и потом современными по собственной неспециализированной организации, правовыми кредитными формами уложения. Они в полной мере приложимы и к организациям Прусского закона 1872 г., и к независимой ипотеке Мекленбургских уставов, и, наконец, ко всем организациям современной ипотеки.

В виду данной — то их гибкости и всеобъемлемости, и мы, не хотя оспаривать германского правовоззрения, в особенности в то время, когда оно не идет против разума современных мероприятий и против исторической правды, готовы допустить новую точку зрения, не смотря на то, что и не без оговорки, что чуть ли время не принесет нам конструкций, каковые сумеют вовсе обойтись без мистических германизмов и примирят нас с тем фактом, что кредитное отношение без остатка выражается в вещном праве,

7. Закон 1872 г, вовсе не регулирует вопроса о соотношении ипотеки и личного требования при осуществлении, но с организацией вотчинного долга, в принципе, восстановляется германское начало, по которому кредит покоится только на доверии к вещи. В отношении же ипотеки, нужно думать, все остается по ветхому, так, как сложилось на практике.

А на практике суровость данного Ландрехтом решения вопроса на случай, в то время, когда персональный и ипотечный должник сущность различные лица и в то время, когда первенствующая роль ипотеки особенно обязана бы быть выделена, стала причиной косвенным попыткам оказать помощь делу у станов лени ем начала экснексуации должника при отчуждении им именья от личного долгового состояния, как раз, в случае если должник зачитает сумму долга в счет цепы за недвижимость. Экснексуакция конструировалась как уступка со стороны должника ипотечному кредитору притязания из обещания приобретателя уплатить и персональный долг*(1598). Эта конструкция, очень неестественная, не помогала все же должнику, поскольку кредитор имел возможность не дать согласие на экснексуацию. В это же время, в новой литературе неспециализированного права принятие долга стали рассматривать как сингулярное преемство долга, так что ипотечный кредитор и без содействия с его стороны делается кредитором принявшего долг. Но и это создавало только нового должника, сохраняя тождество обязательства*(1599).

Закон 1872 г. отправился последним методом и только в не сильный и недостаточной форме ввел экснексуацию продавца, долг которого принят клиентом именья.

Как раз, закон устанавливаете: в случае если приобретатель недвижимости принимает тяготеющую на недвижимости ипотеку в зачет цены, кредитор приобретает против приобретателя персональный иск, даже если он не принимал участие при контракте принятия долга. Отчуждатель же делается свободным от собственной личной обязанности тогда, в то время, когда кредитор не востребует ипотеку против хозяина недвижимости в течение 1 г. по уведомлении его отчуждателем о приняты долга и не осуществите собственного иска в течете 6 мес. по зрелости ипотеки. А вдруг право востребования исключено на известное время либо приурочено к известному событию, срок начинается с истечением того времени либо наступлением того события*(1600). Дернбург находит, что закон через чур жёсток к должнику; следовало бы срок сократить существенно*(1601).

8. вотчинных долгов и Распорядок ипотек определяется порядком .записи, а порядок записи — временем представления просьб о записи. Предъявленные за одни сутки ипотеки находятся кроме этого по мере предъявления их, в случае если неприятное не условлено сторонами, правильнее в случае если неприятное не соизволил хозяин*(1602). Для большей наглядности, порядок рангов отмечается NN.

Предшествующий кредитор имеете возможность, но, уступить ранг последующему кредитору, причем это не должно причинять ущерба промежуточным кредиторам*(1603).

В применении к современной ипотеке неоднократно выдвигалась в истории новая точка зрения на ранг ипотеки, нам уже узнаваемая под именем полной Locus-Theorie, в противоположность романистической мнению — относительной Locus-Theorie. В соответствии с первой мнению ранг ипотеки обязан оставаться раз окончательно неизменным. В соответствии с же второй ипотеки увеличиваются, с отпадением предшествующих ипотек. Первую точку зрения выдвигали, начиная с 30-х годов, приверженцы того взора, что современная ипотека имеет иное строение, чем римская. За нее говорят и условия оборота ипотеки, как это мы уже знаем из предшествующего. Ее выдвигала и реформационная литература. За нее высказывается и Дернбург, а для имперского Уложения ее советовал Гирке.

Однако она до сих пор не усвоена, в основном вследствие того что законодатель при создании ипотеки считался с романистическими учениями, с позиций которых неповышение ипотеки с отпадением предшествующих ипотек необъяснимо. Так и закон 1872 г. установил начало, что с отпадением предшествующей ипотеки последующие ипотеки увеличиваются*(1604). Но дается косвенное средство предотвращения для того чтобы результата в виде перехода оплаченной и т. н. ипотеки на хозяина*(1605). Дернбург, но, упрекает закон 1872 г. за такую совокупность. Законодатель. не должен вычислять себя связанным господствующей теорией. Он обязан творить, прислушиваясь к потребностям судьбы. А что оказалось в следствии его плодотворной и целесообразной деятельности, — это уже разбирает теория*(1606). Тем более, что относительная Locus-Theorie формирует не меньше затруднение, в случае если еще не более, чем безотносительная.

На практике видится, что хозяин, давая согласие на запись ипотеки либо вотчинного долга, предоставляет себе право — придать позднее записываемому посту преимущественное право перед соизволенным сейчас. Закон не регулирует этого случая, но и не запрещает. Предоставление преимущества возможно выговорено как для определенного требования, так и для неизвестного. В последнем случае требуется особенное заявление землевладельца, дабы установить привилегированный пост.

В конкурсе на открытое место хозяин ничего не приобретает, и при установлении следующих ипотек он обязан повторить предоставление, дабы связать тем последующих кредиторов. Все это открывает на практике такое широкое поле для коллизий и путаницы между кредиторами, каковые делают университет открытого места самой непрактичной и неудобной формой успехи целей, им поставляемых*(1607).

Реформационная литература большое количество и продолжительно боролась за то, дабы не допустить права оспаривания со стороны последующих кредиторов предшествующих им ипотек. Мотивом служило то, что различные ранги воображают сейчас и различные сокровища, и кредитор, вступая в узнаваемый ранг, задолжал им ограничиваться. Первый проект 1868 г. усвоил. данный взор еще и По другому мысль, им. что принцип консенза и слишком общий темперамент соизволения на ипотеку не согласуются с духом и самой возможностью начала оспаривания. Но закол 1872 г. исключила оспаривание лишь для вотчинного долга да и то с исключением для кредиторов, взявших собственную ипотеку в порядке принудительного выполнения*(1608).

9. Прекращение вотчинного долга и ипотеки. Записанная ипотека либо вотчинный долг имеют книжное существование кроме того тогда, в то время, когда они не обосновывают материального права кредитора, к примеру, за неуплатой валюты; через одну запись они становятся причиной для права и суда, с которым участвующая лица должны принимать во внимание. Так же совершенно верно дело обстоит и с погашением по книге этих прав. Кроме того последовавшее без правомерной базы погашение имеет разрушительную силу, не смотря на то, что такое погашение и не ликвидирует совсем ипотеку либо вотчинный долг. Погашение думает посту финиш по книге. Это относится как до погашения неправомерных материально постов, так и до погашения правомерных, но удовлетворенных материально постов. Одно наступление материального основания прекращения ипотеки либо вотчинного долга не влечет прекращения формального их бытия. Для этого требуется погашение по книге*(1609).

Погашение направляться па просьбу хозяина либо требование компетентного учреждения. Для погашения предъявляется ипотечное и в.д. свидетельство*(1610). В этот самый момент отражается различие вотчинного долга и организации ипотеки. При ипотеке свидетельство может и не быть выправлено, тогда и погашение направляться на основавши информации о материальном прекращении закона и ипотеки 1872 г. считается с этим. При вотчинном долге погашение не вероятно без предъявления вотчинно-долгового свидетельства либо его суррогатов (амортизация и т. п.).

Закон 1872 г. не регулирует вовсе вопроса о случаях неправильного погашения; они, так, регулируются в общем духе учреждения. При чем тяжело сообщить, вероятно ли руководствовался началами Ландрехта, обнаруживавшими пощаду к потерпевшему от погашения управомоченному, и непоследовательнее ли находиться на мнению нового закона, жёсткого при проведении формалистических собственных начал.

Чтобы не было увеличения последующих ипотек с погашениемпредшествующих, закон 1872 г. дает хозяину право за уплату либо иное удовлетворение кредитора -вступить самому в ипотеку на правах кредитора*(1611). То же право хозяина кредитора устанавливается и на случай залога и иного слияния собственности*(1612). Т. е. закон усвоил относительную LocusTheorie.

V. Заключение. Законы 1872 г., как мы уже видели, исходили из идеи, что ипотека будет помогать, в основном, делу обеспечения, в то время как вотчинный долг — делу оборота.

На деле же оказалось, что оборот чуждался вотчинного долга и обращался больше всего к ипотеке. Объяснение явления возможно подыскать в том, что обе организации сначала не расходились существенно в отношении оборотовой способности; практика же, отвечая деловому обороту с ипотекой, и вовсе стремилась придать ипотеке вероятно подвижные особенности, а теория и вовсе имеет тенденцию сблизить ипотеку с вотчинным долгом*(1613). Нет ничего необычного, что новая организация, вотчинный долг, которая еще лишь призывается к судьбе и воображаешь для публики неизвестные очертания и которая вошла в судьбу в то время, в то время, когда стали раздаваться голоса о насыщении а также пресыщении землевладения кредитом, появилась в меньшинстве. Возможно, самая организация вотчинного долга, отрешенность его от основания, стращала публику. По крайней мере, объяснение факту малого распространения вотчинного долга возможно будет дать только продолжительно спустя по окончании его действия.

Несомненен факт, что в то время, когда ипотека была господствующей формой кредита, самые уравновешенные юристы, как Дернбург, стали требовать отрешения ее от личного обязательства. Из этого, тяжело думать, что вотчинный долг не взял широкого действия благодаря его независимой природы. В том месте, где он не имеет соперника, он дает блестящие результаты, как в Мекленбурге, Гамбурге и т. д.

Как бы то ни было, по закон 1872 г. удовлетворил требованиям реформы полностью и юридическая мысль приступила к догматической разработке нового права, комментарию на него и практическими управлениям*(1614).

Успокоению умов помогало не только то, что закон 1872 г. по собственной смелости заходил чуть ли не дальше всех самых храбрых проектов, но и три другие еще знаменательные явления: одно — из области теории, второе — из взаимоотношений настоящего кредита, третье — из области правовой судьбе объединенной Германии. Первое явление — это все более распространявшееся влияние идеи Родбертуса о непригодности ипотеки как правовой формы необходимости организации и реального кредита настоящего кредита на рентном начале. Это учение успело не только завоевать себе популярность в мире идей, но и позвать к судьбе оживление в области экономической политики, как раз развитие рентных банков. Это явление шло рука об руку с другим, как раз с пресыщением настоящим кредитом, приводившим к реакции против университета ипотеки и в рядах сельских хозяев, несших тяжесть злоупотреблений ипотечным кредитом и конечно переходивших в ряды последователей идеи Родбертуса. Наконец, третье явление — это было воспоследовавшее в 1872 г. повеление о выработке имперского гражданского уложения. Это последнее явление внесло неспециализированный застой законодательной деятельности во всех германских странах в области гражданского права, как это мы уже видели выше. И впредь до издания уложения мы не встречаем уже какое количество-нибудь больших и хороших упоминания мероприятий законодателя в исследуемой нами области.

какое количество стоит дом в Америке? кредит и Ипотека в Соединенных Штатах. Бирюзовые компании. Часть 2

Похожие статьи:

Понравилась статья? Поделиться с друзьями:
Добавить комментарий

;-) :| :x :twisted: :smile: :shock: :sad: :roll: :razz: :oops: :o :mrgreen: :lol: :idea: :grin: :evil: :cry: :cool: :arrow: :???: :?: :!:

Adblock
detector