— Здравствуй, Илья. Как я рад тебя видеть! Ну, что, как ты поживаешь? Здоров ли? — задал вопрос Штольц.
— Ох, нет, не хорошо, брат Андрей, — набравшись воздуха, сообщил Обломов, — какое здоровье!
— А что, болен? — задал вопрос заботливо Штольц.
— Ячмени одолели: лишь на той семь дней один сошел с правого глаза, а сейчас вот садится второй.
Штольц захохотал.
— Лишь? — задал вопрос он. — Это ты наспал себе.
— Какое «лишь»: изжога мучит. Ты послушал бы, что недавно врач сообщил. «За границу, говорит, ступайте, в противном случае не хорошо: удар возможно».
— Ну, что ж ты?
— Не отправлюсь.
— Отчего же?
— Помилуй! Ты послушай, что он тут наговорил: «живи я где-то на горе, отправься в Египет либо в Америку…»
— Что ж? — хладнокровно сообщил Штольц. — В Египте ты будешь через 14 дней, в Америке через три.
— Ну, брат Андрей, и ты то же! Один толковый человек и был, и тот с ума спятил. Кто же ездит в Египет и Америку! Британцы: так уж те так господом всевышним устроены, да и негде им жить-то у себя. А у нас кто отправится? Разве отчаянный какой-нибудь, кому жизнь нипочем.
— В действительности, какие конкретно подвиги: садись в коляску либо на корабль, дыши чистым воздухом, наблюдай на чужие страны, города, обычаи, на все чудеса… Ах, ты! Ну, сообщи, что твои дела, что в Обломовке?
— Ах!.. — сказал Обломов, махнув рукою.
— Что произошло?
— Да что: жизнь трогает!
— И слава всевышнему! — сообщил Штольц.
— Как слава всевышнему! В случае если б она все по голове гладила, в противном случае пристает, как бывало в школе к смирному ученику пристают забияки: то ущипнет исподтишка, то внезапно нагрянет прямо со лба и обсыплет песком… мочи нет!
— Ты уж через чур — смирен. Что же произошло? — задал вопрос Штольц.
— Два несчастья.
— Какие конкретно же?
— Совсем разорился.
— Как так?
— Вот я тебе прочту, что староста пишет… где письмо-то? Захар, Захар!
Захар нашёл письмо. Штольц пробежал его и захохотал, возможно от слога старосты.
— Какой плут данный староста! — сообщил он. — Распустил мужиков, да и жалуется! Лучше бы дать им паспорты, да и разрешить войти на все четыре стороны.
— Помилуй, этак, пожалуй, и все захотят, — возразил Обломов.
— Да пускай их! — легкомысленно сообщил Штольц. — Кому прекрасно и выгодно на месте, тот не уйдет, а вдруг ему невыгодно, то и тебе невыгодно: для чего же его держать?
— Вон что придумал! — сказал Илья Ильич. — В Обломовке мужики смирные, домоседы, что им шататься?..
— А ты не знаешь, — перебил Штольц, — в Верхлёве пристань желают устроить и предположено шоссе совершить, так что и Обломовка будет неподалеку от громадной дороги, а в городе ярмарку учреждают…
— Ах, боже мой! — сообщил Обломов. — Этого еще недоставало! Обломовка была в таком затишье, в стороне, а сейчас ярмарка, громадная дорога! Мужики повадятся в город, к нам будут таскаться торговцы — все пропало! Беда!
Штольц захохотал.
— Как же не беда? — продолжал. Обломов. — Мужики были так себе, ничего не слышно, ни хорошего, ни плохого, делают собственный дело, ни за чем не тянутся, а сейчас развратятся! Отправятся чаи, кофеи, бархатные брюки, гармоники, смазные сапоги… не будет проку!
— Да, в случае если это так, само собой разумеется мало проку, — увидел Штольц… — А ты заведи-ка школу в деревне…
— Не рано ли? — сообщил Обломов. — Грамотность вредна мужику: выучи его, так он, пожалуй, и пахать не станет…
— Да так как мужики будут просматривать о том, как пахать, — чудак! Но послушай: не шутя, тебе нужно самому побывать в деревне в текущем году.
— Да, действительно, лишь у меня замысел еще далеко не весь… неуверено увидел Обломов.
— И не требуется никакого! — сообщил Штольц. — Ты лишь отправься: на месте заметишь, что нужно делать. Ты в далеком прошлом что-то с этим замыслом копаешься: ужель еще все не готово? Что ж ты делаешь?
— Ах, братец! Как словно бы у меня лишь и дела, что по имению. А второе несчастье?
— Какое же?
— С квартиры гонят.
— Как гонят?
— Так: съезжай, говорят, да и лишь.
— Ну, так что ж?
— Как — что ж? Я тут пояснице и бока протер, ворочаясь от этих хлопот. Так как один: да и то нужно и второе, в том месте счеты сводить, в том направлении плати, тут плати, а тут перевозка! Денег выходит кошмар какое количество, и сам не знаю куда! Того и смотри, останешься без гроша…
— Вот избаловался-то человек: с квартиры не легко съехать! — с удивлением сказал Штольц. — Кстати о деньгах: большое количество их у тебя? Дай мне рублей пятьсот: нужно на данный момент отправить, на следующий день из отечественной конторы заберу…
— Постой! Разреши вспомнить… Сравнительно не так давно из деревни отправили тысячу, а сейчас осталось… вот, погоди…
Обломов начал шарить по коробкам.
— Вот тут… десять, двадцать, вот двести рублей… да вот двадцать. Еще тут бронзовые были… Захар, Захар! Захар прошлым порядком спрыгнул с лежанки и вошел в помещение.
— Где тут две гривны были на столе? день назад я положил…
— Что это, Илья Ильич, дались вам две гривны! Я уж вам докладывал, что никаких тут двух гривен не лежало…
— Как не лежало! С апельсинов сдачи дали…
— Отдали кому-нибудь, да и забыли, — сообщил Захар, поворачиваясь к двери.
Штольц захохотал.
— Ах вы, обломовцы! — упрекнул он. — Не знают, сколько у них денег в кармане!
— А недавно Михею Андреичу какие конкретно деньги отдавали? — напомнил Захар.
— Ах, да, вот Тарантьев забрал еще десять рублей, — быстро обратился Обломов к Штольцу, — я и забыл.
— Для чего ты пускаешь к себе это животное? — увидел Штольц.
— Чего пускать! — вмешался Захар. — Придет как будто бы в собственный дом либо в трактир. жилет и Рубашку барские забрал, да и поминай как кликали! Недавно за фраком пожаловал: «разреши надеть!» Хоть бы вы, батюшка, Андрей Иваныч, уняли его…
— Не твое дело, Захар. Подь к себе! — строго увидел Обломов.
— Дай мне лист почтовой бумаги, — задал вопрос Штольц, — записку написать.
— Захар, дай бумаги: вон Андрею Иванычу необходимо… — сообщил Обломов.
— Так как нет ее! Недавно искали, — отозвался из передней Захар а также не пришел в помещение.
— Клочок какой-нибудь дай! — приставал кожный покров.
Обломов поискал на столе: и клочка не было.
— Ну, дай хоть визитку.
— В далеком прошлом их нет у меня, визитных-то карточек, — сообщил Обломов.
— Что это с тобой? — с иронией возразил Штольц. — А планируешь дело делать, замысел пишешь. Сообщи, прошу вас, ходишь ли ты куда-нибудь, где бываешь? С кем видишься?
— Да где бываю! Мало где бываю, все дома сижу: вот замысел-то тревожит меня, ко всему прочему квартира… Благодарю, Тарантьев желал попытаться, приискать…
— Не редкость ли кто-нибудь у тебя?
— Не редкость… вот Тарантьев, еще Алексеев. Недавно врач зашел… Пенкин был, Судьбинский, Волков.
— Я у тебя и книг не вижу, — сообщил Штольц.
— Вот книга! — увидел Обломов, указав на лежавшую на столе книгу.
— Что такое? — задал вопрос Штольц, взглянув книгу. — «Путешествие в Африку». И страница, на которой ты остановился, заплесневела. Ни газеты не видно… Просматриваешь ли ты газеты?
— Нет, печать мелка, портит глаза… и нет необходимости: в случае если имеется что-нибудь новое, весь день со всех сторон лишь и слышишь об этом.
— Помилуй, Илья! — сообщил Штольц, обратив на Обломова изумленный взор. — Сам-то ты что ж делаешь? Совершенно верно ком теста, свернулся и лежишь.
— Действительно, Андрей, как ком, — безрадосно отозвался Обломов.
— Да разве сознание имеется оправдание?
— Нет, это лишь ответ на твои слова, я не оправдываюсь, — со вздохом увидел Обломов.
— Нужно же выйти из этого сна.
— Пробовал прежде, не удалось, а сейчас… для чего? Нет ничего, что вызывает, душа не рвется, ум спит нормально! — с чуть заметною печалью заключил он. — Полно об этом… Сообщи лучше, откуда ты сейчас?
— Из Киева. семь дней через две отправлюсь за границу. Отправься и ты…
— Прекрасно, пожалуй… — решил Обломов.
— Так садись, пиши просьбу, на следующий день и подашь…
— Вот уж и на следующий день! — начал Обломов спохватившись. — Какая у них торопливость, совершенно верно гонит кто-нибудь! Подумаем, поболтаем, а в том месте что всевышний даст! Вот разве сперва в деревню, а за границу… по окончании…
— Отчего же по окончании? Так как врач приказал? Ты скинь с себя прежде жир, тяжесть тела, тогда отлетит и сон души. Нужна и телесная и душевная гимнастика.
— Нет, Андрей, все это меня утомит: здоровье-то не хорошо у меня. Нет, уж ты лучше покинь меня, отправься себе один…
Штольц поглядел на лежащего Обломова, Обломов поглядел на него.
Штольц покачал головой, а Обломов набрался воздуха.
— Тебе, думается, и жить-то лень? — задал вопрос Штольц.
— А что, поскольку да и то правда: лень, Андрей.
Андрей ворочал в голове вопрос, чем бы задеть его за живое и где у него живое, в это же время без звучно рассматривал его и внезапно захохотал.
— Что это на тебе один чулок нитяный, а второй бумажный? — внезапно увидел он, показывая на ноги Обломова. — Да и рубаха наизнанку надета?
Обломов поглядел на ноги, позже на рубаху.
— В действительности, — смутясь, сознался он. — Данный Захар в наказанье мне отправлен! Ты не поверишь, как я измучился с ним! Спорит, грубиянит, а дела не задавай вопросы!
— Ах, Илья, Илья! — сообщил Штольц. — Нет, я тебя не покину так. Спустя семь дней ты не определишь себя. Уже вечером я скажу тебе подробный замысел о том, что я собирается делать с собой и с тобой, а сейчас наряжайся. Постой, я встряхну тебя. Захар! — закричал он. — Наряжаться Илье Ильичу!
— Куда, помилуй, что ты? на данный момент придет Тарантьев с Алексеевым обедать. Позже желали было…
— Захар, — сказал, не слушая его, Штольц, — давай ему наряжаться.
— Слушаю, батюшка, Андрей Иваныч, вот лишь сапоги почищу, — охотливо сказал Захар.
— Как? У тебя не чищены сапоги до пяти часов?
— Чищены-то они чищены, еще на той семь дней, да барин не выходил, так снова потускнели…
— Ну, давай как имеется. Мой чемодан внеси в гостиную, я у вас остановлюсь, Я на данный момент оденусь, и ты готовься , Илья. Мы пообедаем где-нибудь на ходу, позже отправимся дома в два, три, и…
— Да ты того… как же это внезапно… постой… разреши подумать… так как я не брит…
— Нечего думать да затылок чесать… Дорогой обреешься: я тебя завезу.
— В какие конкретно дома мы еще отправимся? — горестно вскрикнул Обломов. — К незнакомым? Что придумал! Я отправлюсь, лучше к Ивану Герасимовичу, дня три не был,
— Кто это Иван Герасимыч?
— Что служил прежде со мной…
— А! Данный седой экзекутор: что ты в том месте отыскал? Что за страсть проводить время с этим дураком!
— Как ты время от времени быстро отзываешься о людях, Андрей, так всевышний тебя знает. А ведь это хороший человек: только что не в голландских рубахах ходит…
— Что ты у него делаешь? О чем с ним говоришь? — задал вопрос Штольц.
— У него, знаешь, как-то верно, уютно в доме. Помещения мелкие, кровати такие глубокие: уйдешь с головой, и не видно человека. Окна совсем закрыты плющами да кактусами, канареек больше дюжины, три собаки, такие хорошие! Закуска со стола не сходит. Картины все изображают домашние сцены. Придешь, и уйти не хочется. Сидишь, не заботясь, не думая ни о чем, знаешь, что около тебя имеется человек… само собой разумеется, немудрый, поменяться с ним идеей нечего и думать, но не умный, хороший, радушный, без претензий и не уязвит тебя за глаза!
— Что ж вы делаете?
— Что? Вот я приду, сядем друг против друга на кровати, с ногами, он курит…
— Ну, а ты?
— Я также курю, слушаю, как канарейки трещат. Позже Марфа принесет самовар.
Обломов и Штольц ЕГЭ анализ