В 1835 г. британский психиатр Причард (Prichard) обрисовал как отдельную клиническую форму особенную заболевание, которой он дал наименование moral insanity – «нравственное помешательство», разумея под этими словами клиническую картину, характеризующуюся более либо менее изолированным поражением эмоциональной сферы, в противоположность случаям, где на первый замысел выступает поражение интеллекта – «intellectual insanity». Последователи Причарда стали, но, осознавать под этим термином что-то иное, в частности, отсутствие нравственных эмоций при более либо менее сохраненном интеллекте. Учение о нравственном помешательстве в этом последнем понимании одно время пользовалось большой популярностью и общим признанием, но на данный момент оно определенно в собственности уже истории. Современная психиатрия не знает таковой болезни, как по большому счету не знает однопредметного помешательства, мономаний. Но, без сомнений, существуют психопаты, основной, кидающейся в глаза изюминкой которых являются быстро выраженные моральные недостатки.[6]Это – люди, страдающие частичной эмоциональной тупостью, как раз, отсутствием социальных чувств: чувство симпатии к окружающим и сознание долга по отношению к обществу у них, обыкновенно, всецело отсутствует: у них нет ни чести, ни стыда, они равнодушны к порицанию и похвале, они не смогут приспособиться к правилам общежития. Практически в любое время это – субъекты, во?первых, лживые – не из потребности порисоваться и пофантазировать, а только для намерений и маскировки инстинктов, а во?вторых – ленивые и неспособные ни к какому регулярному труду. Искать у них какое количество?нибудь выраженных духовных заинтересованностей не приходится, но они отличаются громадной любовью к чувственным удовольствиям: практически в любое время это лакомки, сластолюбцы, развратники. Значительно чаще они не просто «холодны», а и ожесточённы. Неотёсанные и злые, они весьма рано, с детства выявляют себя – сперва собственной склонностью к мучительству животных и поразительным отсутствием привязанности к самым родным людям (кроме того к матери), а после этого своим как бы умышленно дерзким нежеланием принимать во внимание с самыми минимальными удобствами окружающих. Они способны из?за пустяка плюнуть матери в лицо, начать за столом звучно браниться площадною бранью, бить окна, посуду, мебель при самой незначительной ссоре, и все это – не столько благодаря чрезмерного гневного возбуждения, сколько из жажды досадить окружающим. Время от времени они питают тяжелую злобную неприязнь и жажду мести по отношению к тем из родных (значительно чаще к отцу), каковые стремятся держать их в определенных рамках и проявляют по отношению к ним строгость; в таких случаях дело может дойти и до убийства. Cтеснение собственной свободы они по большому счету переносят не хорошо и исходя из этого, в большинстве случаев, рано оставляют дом и семью; при отсутствии привязанностей жизнь в домашней обстановке свидетельствует для них лишь последовательность несносных ограничений и невозможность развернуть полностью собственные необычные наклонности. Как раз эту группу психопатов имел в виду Ломброзо, в то время, когда сказал о прирожденном преступнике.[7]Преступление – это именно тот вид деятельности, что больше всего соответствует их наклонности; для преступников этого рода очень характерна полная их неисправимость и, как следствие этого, склонность к рецидивам. Довольно часто из них вырабатываются настоящие, уверенные «неприятели общества», мстящие последнему за те ограничения, каковые оно ставит их деятельности; ими неспешно овладевает настоящая страсть к борьбе с законом, опасность которой лишь разжигает их; правонарушение начинает завлекать их, как любимое дело, развиваются особые навыки и, как последствие эмоции обладания необычным талантом, узнаваемая опытная гордость. Но кое-какие из антисоциальных психопатов удерживаются и в рамках общежития – это в основном лица из прекрасно обеспеченных классов общества, не нуждающиеся в правонарушении чтобы удовлетворить собственную жажду удовольствий; таковы многие высокостоящие политиканы, не брезгующие для собственных узко эгоистических целей никакими средствами; таковы бездушные матери, не питающие никаких привязанностей к своим детям, преследующие их жестокостью и строгостью и без сожаления бросающие их на попечение нянек. По большому счету, нужно заявить, что обрисовываемая психопатия обнимает весьма широкую группу лиц во многом разного склада. Не считая главного типа, отличающегося чертами, родными к эпилептоидам (люди неотёсанные, ожесточённые и злобные), среди них видятся и «холодные», бездушные резонеры, родственные шизоидам субъекты, у которых прекрасно действующий рассудок неизменно наготове чтобы оправдывать, растолковывать их «плохие» поступки. Как раз в применении к случаям подобного рода ветхие французские психиатры говорили о folie morale, folie raisonnante, folie lucide (delire des actes).
Что касается дифференциального диагноза, то, не считая неосуществимости резкого ограничения данной формы от шизоидов и эпилептоидов, с одной стороны, неустойчивых психопатов и лгунов с другой, нужно упомянуть, что довольно часто очень затруднительно не редкость решить, имеем ли мы дело с антисоциальным психопатом, либо с эмоционально?тупым шизофреником (мягко текущий процесс) без быстро выраженных спутанности и бредовых явлений.
Ирина Камаева. Психопаты
