В то время, когда Кэт по окончании страшной встречи в коридоре, помешавшей ее бегству, пришла наконец в эмоцию, она осознала, что лежит в постели в собственной каморке. В окно лился броский солнечный свет — время близилось к полудню. Голова у Кэт разламывалась от боли, и она чуть отыскала в себе силы немного поднять ее от подушки. Оглядевшись, Кэт заметила Ребекку. Служанка сидела около камина на стуле, что она, по всей видимости, принесла из собственной помещения. Услыхав шорох, Ребекка подняла голову и увидела, что Кэт пришла в себя.
— Господи помилуй, ну и напугали же вы нас! — вскрикнула служанка. — Мы уже думали, вы не придёте в сознание. Вы же пролежали так всю ночь, а на данный момент не так долго осталось ждать двенадцать.
Кэт молчала, стараясь припомнить все, что случилось.
— Ах, Ребекка! — вскрикнула она внезапно, задрожав всем телом, в то время, когда страшное воспоминание воскресло перед ней. — Если бы ты знала, что я видела! Это так страшно! Я либо сошла с ума, либо это было привидение.
— А мы так пологали, что это вы — привидение, — с упреком сообщила служанка. — Как вы закричали — легко кошмар! А позже мы наблюдаем: вы лежите, вся белая, в коридоре на полу. Прямо поседеть возможно со страху. Это господин Гердлстон поднял вас и принес ко мне. И до чего же он расстроился, бедный старик, в то время, когда осознал, что вы задумали — удрать от него желали.
— Я тут погибну, погибну! — со слезами вскричала Кэт. — Я погибну в этом ужасном доме! Не могу я тут больше оставаться. Что мне делать, Ребекка? Ах, Ребекка, Ребекка, что мне делать?
Розовощекая служанка подошла к Кэт и присела на край постели. На смазливом ее личике игралась притворная ухмылка.
— Что же это такое с вами произошло? — задала вопрос она. — Что вы в том месте заметили?
— Я видела… Ах, Ребекка, это кроме того вымолвить страшно. Я видела этого несчастного монаха, которого заточили в погребе. Я не выдумываю. Я видела его так же, как вижу на данный момент тебя. Он был большой, худой, в долгом балахоне с коричневым капюшоном, надвинутым на лицо.
— Господи, спаси нас и помилуй! — вскрикнула Ребекка, боязливо посмотрев назад. — Вот страсти-то! Меня прямо в дрожь кинуло.
— Я молю всевышнего, дабы ни при каких обстоятельствах мне этого больше не заметить. Ах, Ребекка, в случае если у тебя имеется сердце, помоги мне выбраться из этого. Они задумали уморить меня тут. Я прочла это в глазах моего опекуна. Он жаждет моей смерти. Ну, сообщи, сообщи, как мне лучше поступить?
— Дивлюсь я на вас, — высокомерно отвечала служанка. — Господин Гердлстон и господин Эзра так к вам хороши, привезли вас ко мне отдохнуть на свободном воздухе. Чем, спрашивается, не жизнь? А вы что вытворяете? Бегаете да визжите по ночам, а позже еще жалуетесь, что кто-то вас тут убить планирует днем. Право, чудно! Слышите: господин Гердлстон меня кличет. Определил бы он, бедняжка, что вы тут на него плетете, так своим ушам не поверил бы. — И Ребекка, излив собственный праведный бешенство, направилась к двери, но тёмные глаза ее блеснули мстительно и жестоко.
Оставшись одна, Кэт поднялась с постели и кое-как оделась, преодолевая слабость. Она вздрагивала при мельчайшем шуме: так взвинчены были у нее нервы — и, посмотрев в зеркало, еле узнала собственный исхудалое, бледное лицо. Чуть успела она одеться, как к ней в помещение вошел опекун.
— Вы, я вижу, оправились? — сообщил он.
— Я совсем больна, — негромко отвечала Кэт.
— Ничего нет необычного по окончании таких безумных выходок. Что это вам вздумалось бегать по коридорам среди ночи? Ребекка сообщила мне, словно бы вы видели какой-то призрак. Из-за чего вы плачете? Вы что, весьма несчастны?
— Весьма, весьма несчастна, — пробормотала Кэт, закрыв лицо руками.
— Ах, лишь в жизни вечной можем мы обрести душевный покой и радость, — вкрадчиво сказал Гердлстон. Голос его раздался так мягко, что какой-то проблеск надежды забрезжил перед Кэт, и на душе у нее потеплело. Ей показалось, что вид ее страданий смягчил каменное сердце этого человека.
— Покой получим мы за могилой, — все так же мягко и вкрадчиво продолжал Гердлстон. — Иногда мне думается, что если бы не возложенный на меня долг, не обязанности мои перед людьми, чья будущее от меня зависит, возможно, и я поддался бы соблазну прервать собственный временное существование и приблизить вечный покой. Найдутся педанты, каковые сообщат, что самовольно обрывать нить судьбы — грех. Я ни при каких обстоятельствах не разделял этого взора, а вместе с тем мои нравственные устои очень жёстки. Я полагаю, что из всего, чем нам разрешено обладать на данной почва, жизнь отечественная — это то, что самый полно и всецело в собственности нам, и посему как раз ею мы в первую очередь вольны распоряжаться по собственному усмотрению и обрывать ее по собственному жажде. — Забрав с камина маленькую склянку, он задумчиво повертел ее в руке. — Как необычно, — продолжал он, — как необычно, что данный мелкий пузырек содержит спасение от бед и всех несчастий отечественной земной юдоли! Один глоток — и душа, освободившись от собственной земной оболочки, как от ненужной ветоши, воспарит ввысь, красивая и свободная. И все тревоги останутся сзади. Один глоток… Ах, дайте ко мне! Находитесь! Что вы делаете?
Но Кэт, выхватив у него пузырек, уже бросила его изо всех собственных не сильный сил о стенке. Стекло разлетелось вдребезги, и едкий запах скипидара распространился по помещению. Кэт была так не сильный, что это резкое перемещение вынудило ее пошатнуться, и, не устояв на ногах, она опустилась на край постели. Опекун впился в нее мрачным, выполненным угрозы взором, а его долгие костлявые пальцы судорожно сжимались и разжимались, как будто бы норовя сомкнуться около ее горла.
— Я не стану вам в этом помогать, — чуть слышно, но твердо промолвила Кэт. — Вы желаете убить не только тело мое, но и душу.
Гердлстон больше не притворялся, он скинул маску. Сейчас это было лицо хищного волка, с безжалостной неприязнью пожирающего глазами собственную жертву.
— Идиотка! — прошипел он.
— Я смерти не опасаюсь, — сообщила Кэт и смело посмотрела ему прямо в глаза.
Гердлстон, сделав над собой упрочнение, забрал себя в руки.
— У меня больше нет сомнений, — сообщил он нормально, — что ваш рассудок расстроен. Какая смерть? Что за чушь плетет ваш язык? Вам решительно нет ничего, что угрожает, не считая собственного сумасшествия. — И, быстро повернувшись, он жёстким, стремительным шагом вышел из помещения, как будто бы приняв неожиданно какое-то бесповоротное ответ.
Жёсткое, мрачное лицо его, казалось, окаменело. Встав к себе в спальню, он порылся в коробке рабочего стола и дотянулся телеграфный бланк. Написав на нем пара слов, он спустился вниз, надел шляпу и в тот же час направился на почту в Бедсворт.
У ворот на своем складном стуле, как неизменно, безрадостный, восседал страж.
— Она совсем нехороша, Стивенс, — сообщил Гердлстон, остановившись около него и кивая в сторону дома. С каждым днем все хуже и хуже. Опасаюсь, что продолжительно не протянет. Если тебя кто-нибудь спросит про нее, сообщи, что состояние ее безнадежно. А я иду на почту отправить весточку в Лондон, желаю позвать к ней хорошего доктора, возможно, он что-нибудь даст совет.
Стивенс почтительно немного поднял засаленную шляпу.
— Она как-то раз и ко мне заявилась, — сообщил он. — И всевышний знает, как безобразничала тут. «Пропусти меня, — говорит. — Я дам тебе десять золотых гиней». Так и сообщила. «Лишь кроме того за тысячу золотых гиней не разрешит себе Уильям Стивенс, эсквайр, сделать то, что не положено», — сообщил я ей.
— Похвально, весьма похвально, приятель мой, — одобрительно сказал Гердлстон. — Любой человек, на каком бы посту он ни был, обязан честно делать собственные обязанности, и в зависимости от того, как он их выполнит — прекрасно либо дурно, — он и будет вознагражден. Я позабочусь о том, дабы твоя преданность не осталась без приза.
— Благодарю, хозяин.
— У нее на данный момент бред и буйное состояние. Не обращая внимания на слабость, она не сидит на месте и может попытаться убежать, так что наблюдай в оба. Ну, прощай.
— Хорошего вам здоровья, господин.
Уильям Стивенс, стоя в воротах, задумчиво поглядел вслед Гердлстону, после этого уселся на собственный складной стул, раскурил трубку и принялся думать.
«Чудно, — бормотал он, почесывая затылок. — Ей-всевышнему, чудно, ничего я что-то не осознаю. Хозяин говорит: она совсем нехороша — в этот самый момент же говорит: наблюдай, как бы она не убежала. Большое количество я их насмотрелся таких, что в том месте помирали, а вот дабы так — то помирали, то оживали, — этого видеть не доводилось. Уж кто сам по себе умирает, так тот и умирает. Да, что-то чудно. Отправился сейчас отправлять врачу весточку в Лондон, а ведь, кажись, врач Корбет в два счета прискакал бы из Клакстона либо врач Хеттон — из Бедсворта, позови он их лишь. Вот и осознай, чего ему нужно. Эй, смотрите-ка, никак и сама умирающая ко мне припожаловала! — вскрикнул он и от удивления кроме того забыл про собственную трубку. — Легка на помине, пропади я пропадом!»
И это в действительности была Кэт. Увидев, что опекун ушел, она выскользнула из дома в смутной надежде предпринять что-нибудь, дабы обрести свободу. Отчаяние придало ей храбрости, и она направилась по аллее прямо в том направлении, где, как ей казалось, имелась единственная возможность выбраться на волю.
— Хорошее утро, девушка, — приветствовал ее Стивенс. — Вид у вас и правда неважный сейчас, ну, да и не таковой уж плохой, как ваш опекун тут расписывал. Вы, сдается мне, еще достаточно прочно держитесь на ногах.
— Я совсем здорова, — без шуток отвечала Кэт. — Уверяю вас. И рассудок у меня в полном порядке. Я не больше безумный, чем вы.
— светло! Они все так говорят, — хмыкнул бывший больничный служитель.
— Но я в действительности здорова. И не могу больше оставаться в этом доме. Не могу, господин Стивенс, не могу! Тут по ночам бродят привидения, а мой опекун задумал меня убить. И он убьет меня. Я вижу это по его глазам. Он уже пробовал — этим утром. Но погибнуть так — не простившись с родными… И никто кроме того не определит, что тут случилось… Разве это не плохо?
— Плохо, линия забери, плохо! — вскрикнул одноглазый страж. — Еще бы не плохо! Так он задумал убить вас, рассказываете вы? Для чего же это ему пригодилось?
— Я не знаю! Он ненавидит меня почему-то. Я ни при каких обстоятельствах не перечила ему, лишь раз не послушалась и ни при каких обстоятельствах в этом не послушаюсь, по причине того, что так распоряжаться моей судьбой он не имеет права.
— Что правильно, то правильно! — сообщил Стивенс, подмигивая своим единственным глазом. — Я также так считаю, провалиться мне! «Твоя, друг, твоя навеки», как поется в песенке.
— Из-за чего вы не желаете выпустить меня из этого? — умоляюще промолвила Кэт. — Возможно, у вас имеется дочь. Что бы вы сделали, если бы с ней стали обращаться так, как тут обращаются со мной? Будь у меня деньги, я бы дала их вам, но у меня нет при себе. Прошу вас, прошу, разрешите мне пройти! Господь вознаградит вас за это. Возможно, в ваш смертный час это хорошее дело перевесит все злые поступки, каковые вы совершили.
— Нет, вы послушайте лишь — как складно говорит! — сообщил Стивенс, доверительно адресуясь к ближайшему дереву. — Прямо как по книге.
— Да и при жизни вы также станете вознаграждены, — горячо продолжала женщина. — Вот смотрите: у меня имеется часы с цепочкой. Я дам вам их, если вы пропустите меня за ворота.
— Ну-ка, разрешите поглядеть! — Стивенс открыл крышечку и принялся скептически разглядывать часики. — Восемнадцать камней, поразмыслишь, это же всего-навсего женевское изделие! Разве в Женеве смогут изготовить что-нибудь стоящее!
— Вы получите еще пятьдесят фунтов, когда я доберусь до моих друзей. Пропустите же меня, дорогой господин Стивенс! Мой опекун может возвратиться к себе каждую 60 секунд.
— Вот что, девушка, — празднично изрек Стивенс, — работа имеется работа. В случае если б кроме того любой ваш волосок был унизан жемчужинами и вы бы сообщили «Остриги меня, Стивенс», — я бы и тогда не пропустил вас за ворота. Ну, а вот нежели вы желаете написать своим приятелям, я могу опустить ваше письмецо в Бедсворте в обмен на часики, хоть это всего-навсего женевское изделие.
— Вы хороший, хороший человек! — взволнованно вскрикнула Кэт. — Карандаш у меня имеется, но где забрать бумагу? — Она торопливо поглядела по сторонам и заметила какой-то маленький обрывок, валявшийся под кустом. С весёлым возгласом она схватила данный нечистый клочок неотёсанной, оберточной бумаги и кое-как нацарапала на нем пара слов, обрисовав собственный положение и прося о помощи. — Адрес я напишу на обороте, — сообщила она. — А вы в Бедсворте на почте купите конверт и попросите кого-нибудь переписать адрес.
— Я подрядился опустить ваше письмо за эту женевскую штуковину, — сообщил Стивенс. — по поводу адресов и конвертов уговору не было. Славный это у вас карандашик в чехольчике. Можем договориться, нежели вы добавите и его.
Кэт без звучно протянула ему карандаш. Луч света пробился наконец через окружающий ее беспросветный мрак. Стивенс опустил карандаш и часы в карман и забрал у Кэт маленький клочок бумаги, от которого зависело так много. Протягивая ему бумажку, Кэт заметила, что по проселочной дороге катит кабриолет, запряженный пони. Цветущая женщина средних лет правила лошадкой, а около нее сидел мальчик-слуга. Холеная гнедая лошадка с уверенностью и неторопливо трусила по дороге, всем своим видом показывая, что она тут — основное действующее лицо, и целый данный мелкий выезд, казалось, дышал благополучием и довольством. При виде этих, не смотря на то, что и чужих, но не враждебно настроенных людей бедняжка Кэт, истосковавшаяся в собственном одиночестве, почувствовала, как у нее отлегло от сердца — таким теплом и уютом повеяло на ее истерзанную суеверными страхами душу от данной несложной житейской картины.
— Едет кто-то! — вскрикнул Стивенс. — Убирайся из этого живее! Опекун не приказал подпускать тебя к воротам.
— О, прошу вас, разрешите мне сказать пара слов данной женщине!
Стивенс угрожающе поднял дубинку.
— Убирайся! — злобно прохрипел он и, замахнувшись дубинкой, двинулся к Кэт. Кэт отшатнулась, и в это мгновение ее поразила неожиданная идея. Собрав все силы, она ринулась что имеется духу через парк. И когда она скрылась из глаз, Стивенс шепетильно и неторопливо порвал доверенный ему листок бумаги на небольшие клочки и развеял их по ветру.
Глава 38. Торговый дом Гердлстон — Артур Конан Дойль [Аудиокнига]
