Агрессию смогут привести к таким неприятным неприятным, как бешенство, боль, скука и тому подобные, но самым главным ‹подстрекателем› агрессии есть фрустрация.
Вообразим себе следующую обстановку. Вам нужно проехать на машине на другой финиш города, дабы учавствовать в серьёзном собеседовании для приема на работу. Но уже на пути к стоянке вы соображаете, что опаздываете к назначенному времени, и исходя из этого переходите на рысь. Подойдя к машине, вы обнаруживаете, что, на ваше несчастье, одна из шин проколота. ‹Прекрасно, опоздаю на двадцать мин., ничего ужасного›, — уговариваете вы себя, добывая из багажника гаечный ключ и домкрат. По окончании продолжительной возни вы все-таки снимаете старое колесо, устанавливаете на его место новое, завинчиваете гайки и — о кошмар! — лишь тут вы подмечаете, что и новая шина также спущена! Вне себя от фрустрации, вы возвращаетесь в общежитие и вваливаетесь в помещение — потный, нечистый, с зажатой в руках заполненной анкетой. Мгновенно оценив обстановку, ваш сосед по помещению с иронической ухмылкой задаёт вопросы: ‹Ну, и как прошло собеседование?› Затем ему нужно поостеречься, дабы в него не запустили чем-то тяжелым.
В случае если перемещение индивида к некоей цели блокируется, то появившаяся в следствии этого фрустрация увеличивает возможность агрессивной реакции. Это не свидетельствует, что фрустрация постоянно ведёт к агрессии, как не свидетельствует и того, что фрустрация — ее единственная обстоятельство. Существуют иные факторы, определяющие, будет ли фрустрированный человек вести себя враждебно либо нет, и существуют иные обстоятельства агрессии.
Ясную картину отношения фрустрации к агрессии дает хороший опыт Роджера Баркера, Тамары Дембо и Курта Левина [406]. Эти психологи приводили к фрустрации у детей, показывая им помещение, заполненную весьма привлекательными, но недоступными игрушками, каковые были отделены от детей прозрачным экраном. Дети находились перед экраном, смотрели на игрушки и сохраняли надежду (они кроме того верили в этом), что смогут поиграть в них, но никак не могли до них добраться; наконец, по окончании продолжительного и больного ожидания детей допустили до заветных игрушек. В этот опыт была введена еще одна группа детей, которым разрешили поиграть с игрушками без предварительного фрустрирования. Дети из данной группы счастливо наслаждались игрой, тогда как поведение фрустрированных детей, взявших в итоге доступ к игрушкам, отличалось очень деструктивным характером: дети пробовали сломать игрушки, швыряли их о стенке, наступали на них, и без того потом. Следовательно, фрустрация может привести к агрессии.
Пара факторов смогут усилить фрустрацию. Предположим, вы именно собрались вонзить зубы в пышный и сочный гамбургер, и сейчас кто-то выхватил его у вас прямо изо рта. Данное событие скорее позовёт у вас фрустрацию и приведет к агрессивному поведению, чем если бы кто-то вас на пути к ‹Макдоналдсу›.
Подобная закономерность показана в полевом изучении Мэри Харрис [407]. Она попросила студентов иногда ‹вклиниваться› в очереди людей, стоящих за билетами, к дверям ресторанов либо к кассам гастрономов ; в одних случаях студенты пристраивались перед вторым из находившихся в очереди, в других — перед двенадцатым. Как легко предположить, реакция находившихся в очереди сзади ‹вторгшегося› выяснялась более агрессивной в том случае, в то время, когда студент пристраивался перед вторым из ‹очередников›: фрустрация возрастает, в то время, когда цель близка, но ваше перемещение к ней неожиданно приостановлено.
Фрустрация возрастет еще больше, в случае если вмешательство выясняется для вас неожиданным либо выглядит нелегитимным. На это показывает опыт Роджера Брауна и Джеймса Кулика [408]. В этом опыте испытуемым заявили, что они смогут мало получить, обзванивая людей прося внести пожертвования на благотворительные цели и приобретая от них согласие. Наряду с этим некоторым из испытуемых внушили, что они смогут ожидать прекрасных результатов, от числа которых зависит оплата их труда, потому, что якобы практически две трети прошлых звонков были успешными; вторых испытуемых подвели к мысли, что направляться ожидать намного более скромных удач. В то время, когда очередной потенциальный жертвователь отвечал отказом — а отказывались все, потому, что в действительности испытуемые звонили сообщникам экспериментаторов, — те из звонивших, кому внушили громадные ожидания, показывали и громадную агрессивность: тон их беседы был резче, а трубку они клали с большей силой, чем требовалось.
Экспериментаторы изменяли таюке и обстоятельства отказа, время от времени придавая им оттенок легитимности (‹мое денежное положение не разрешает мне заниматься благотворительностью›), а время от времени, напротив, создавая видимость произвольности и нелегитимности (‹благотворительность — это безлюдная трата времени и к тому же сущая обдираловка!›). Испытуемые, услышавшие отказы, показавшиеся им неоправданными, демонстрировали и громадную агрессию. Итак, опыт показал, что самый быстро фрустрация выражена тогда, в то время, когда цель делается ощутимой (до нее рукой подать), в то время, когда высоки ожидания и в то время, когда продвижение к цели остановлено без достаточных оправданий.
Эти факторы оказывают помощь распознать ответственное различие между депривацией и фрустрацией. Разберемся, в чем оно состоит.
Дети, у которых нет игрушек, необязательно ведут себя враждебно. Ранние опыты скорее показывают на то, что именно дети, имевшие все основания ожидать, что им дадут поиграть с игрушками, испытывали фрустрацию, в то время, когда это ожидание было одурачено; нарушение замыслов — вот что вынудило детей вести себя деструктивно. В согласии с этим различием психиатр Джером Франк отмечал, что два самых важных в истории Соединенных Штатов восстания чернокожих американцев в 60-х гг. XX в. случились отнюдь не в самых бедных районах, а в Уоттсе и Детройте, где жизнь чернокожих в ту пору кроме того отдаленно не напоминала те тяготы, с какими им приходилось сталкиваться в других местах. Жизнь чернокожих в Уоттсе и Детройте вправду была тяжелой, но только в сравнении с судьбой белых. Революции в большинстве случаев начинают не те, кто находится по уши в грязи; куда чаще они затеваются людьми, каковые только что подняли из грязи голову, посмотрели назад и заметили, что другие живут в значительно более сносных условиях, чем они, а с теми, кто ничего, не считая грязи, не видел, совокупность обошлась несправедливо.
Так, фрустрация — это не просто итог депривации, это итог сравнительной депривации.
Предположим, по окончании окончания школы я решил не поступать в университет, а вы выбрали себе второй путь — продолжение образования. В случае если спустя десятилетие окажется, что у вас работа лучше, это может вызвать у меня недовольство моей работой, но не фрустрацию: я был свободен в собственном выборе, да и то, что на данный момент имею, — это всего лишь разумные следствия моего выбора. Но, в случае если высшее образование взяли мы оба и ваша нынешняя работа — это работа ‹белого воротничка›, тогда как я подметаю мусор, лишь по причине того, что отношусь к чернокожим, к ‹чиканос› либо являюсь дамой, то я, разумеется, буду испытывать фрустрацию. Не миновать мне ее и в том случае, в то время, когда взять образование для вас не составило особенного труда, в то время как мое детство прошло в бедном ‹гетто›, и возможности взять образование у меня не было. И фрустрация будет обостряться всегда, когда я буду включать телевизор и видеть все то, чего ни при каких обстоятельствах не достигну: эти красивые дома, в которых живут белые люди, и продаваемые превосходные технические приспособления, и по большому счету всю эту развлечения и красивую жизнь, в которых я не могу принять участия.
В случае если учесть все экономические и социальные фрустрации, с которыми сталкиваются группы меньшинств в отечественном равнодушном обществе, то поразительным есть факт, что восстаний — считанные единицы! Как написал более 150 лет назад Алексис де Токвиль: ‹Зло терпеливо сносится , пока считается неизбежным, и оно делается нестерпимым, когда появляется идея об избавлении от него› [409]. До тех пор пока имеется несбывшиеся надежды, будут существовать и фрустрации, каковые в следствии смогут обратиться в агрессию. Ее возможно уменьшить, или дав данной надежде сбыться, или лишив себя надежды.
Лишенные надежды люди вялы. К примеру, обитатели Уганды, пребывавшей под властью тиранической, репрессивной и прославившейся необузданным насилием диктатуры Иди Амина, и помышлять не могли об улучшении собственных условий, тем более о восстании против власти Амина. в течении какого-либо времени чернокожие южноафриканцы — а в определенной степени и чернокожие обитатели США — не восставали , пока им не давали возможности кроме того помечтать о лучшей участи. Ясно, что забрать у людей надежду — не наилучшее средство уменьшения агрессии. Спасением для отечественной нации есть то, что мы, по крайней мере теоретически, живем в стране возможностей. очевидно либо неявно, но мы учим отечественных детей сохранять надежду на лучшую судьбу, ожидать этого и трудиться для этого. Но, пока эта надежда не возьмёт больших шансов стать действительностью, социальные беспорядки неизбежны.
Сексуальность, либидо и агрессия. Часть 2.
