Фигуры нарочитого неправдоподобия

Ещё древние и средневековые мыслители среди преимуществ речи (таких, как ясность, однозначность и др.) именовали правдоподобие, среди недочётов – неправдоподобие её содержания. теоретик классицизма и Французский критик Н. Буало в стихотворном трактате «Поэтическое мастерство» (1674 г.) пишет:

Немыслимое растрогать неспособно.

Пускай правда выглядит неизменно правдоподобно:

Мы холодны душой к нелепым чудесам,

И только вероятное неизменно по вкусу нам.

К тому же, при всей собственной высокой коммуникативной значимости эти категории до сих пор не стали предметом рассмотрения, адекватного их сложности.

Неправдоподобными принято вычислять описания событий, фактов и явлений, с позиций здравого смысла неосуществимых, нереальных. Для того чтобы рода описания либо утверждения смогут быть использованы с определённым стилистическим заданием, другими словами как стилистический приём. В этом случае неправдоподобие носит нарочитый темперамент и может служить, к примеру, образному усилению высказываемого смысла, ср. Денег кот наплакал и Денег мало; Ему медведь на ухо наступили Он начисто лишён музыкального слуха.

Назовём главные приёмы нарочито неправдоподобного описания.

1. Гипербола[греч. hiperbole ‘преувеличение’] –фигуранарочитого преувеличения – употребляется для усиления, интенсификации; для того, чтобы «ярко выделить», «крупно выставить те либо иные стороны предмета» [Бушмин 1957: 50 и 54], к примеру: Я тебе уже тысячу раз сказал об этом (светло синий. довольно много раз); Сто лет с ним не виделись (другими словами весьма в далеком прошлом). «Преувеличение, – думает А. А. Потебня, – имеется итог как бы некоего опьянения эмоцией, мешающего видеть вещи в их настоящих размерах. Исходя из этого она редко, только крайне редко, видится у людей трезвой и спокойной наблюдательности» [Потебня 1990: 254]. И как раз исходя из этого «самая благоприятная для неё сфера – бытовое общение», а в обстановках, «более отдалённых от личной сферы, преувеличение – под запретом, её потребление осознаётся говорящими как определённый коммуникативный риск» [Шмелёва 1988: 321].

Употребляется данный приём и для выражения иронии: Княгиня Babette — та самая, у которой на руках погиб Шопен (в Европе вычисляют около тысячи дам, на руках которых он умер) (И. С. Тургенев). Мысль преувеличения возможно реализована не только при помощи имён числительных, но и посредством метафоры: море цветов, гора книг (этот деривационный тип преувеличения время от времени именуют или метафорической преувеличением, или гиперболической метафорой).

2. Литота [ср. греч. litotes ‘простота’], именуемая время от времени обратной преувеличением, воображает собою нарочитое преуменьшение и кроме этого употребляется как средство усиления, интенсификации: мальчик с пальчик (ср. весьма мелкий), в двух шагах из этого (другими словами весьма близко).

Особенности содержательной стороны этих двух фигур речи являются предметом разногласий. Ещё Деметрий Фалерский (354–283 гг. до н. э.) в трактате «О стиле» подчернул, что преувеличение «основывается на неосуществимости» [Античные теории… 1996: 240], иными словами, есть фигурой нарочитого неправдоподобия [ср. Бушмин 1957: 19].

Не представляется целесообразным, как это предлагают кое-какие учёные, связывать преувеличение (и литоту) с «отступлением от постулата истинности» [Санников 1999: 413] (один из постулатов Г. П. Грайса [см.: Грайс 1985: 222-227]) и тем более с ложью [Скиба 2000: 76], потому, что неправда (равно как любое преднамеренное или непреднамеренное отступление от истины) возможно весьма правдоподобна, а литота и гипербола – не смогут (в другом случае они будут неудачны).

3. Стилистичекий приём реализации метафоры пребывает в развёртывании матафоры, понятой в нарочито буквальном смысле. В. М. Жирмунский, что ввёл в научный оборот данное соответствующий термин и понятие, определяет указанный приём как «превращение метафоры в что-то настоящее существующее» [Жирмунский 1996: 321].

В повести М. Е. Слтыкова-Щедрина «История одного города» (в главе «Опись мэрам») читаем: Баклан, Иван Матвеич, бригадир. Отличался непреклонностью. Переломан пополам на протяжении бури, свирепствовавшей в первой половине 60-ых годов восемнадцатого века. Реализована (осознана в нарочито буквальном смысле, буквализирована) стёртая метафора непреклонность; буквализирующая развёртка представлена словосочетанием переломан пополам. Реализованная метафора и её развертка логически связаны: то, что не гнётся («не преклоняется»), то ломается (о том, какая буря свирепствовала в указанное время, возможно додуматься, в случае если отыскать в памяти, что 1761 год — это год воцарения Петра III, проводившего антинациональную внешнюю политику, привёдшую к недовольству русского дворянства).

Реализации частенько подвергаются антропоморфные метафоры, ср. Месяц вышел из тумана и:

Вышел месяц из тумана,

Вынул ножик из кармана:

«Буду резать, буду бить,

С кем останешься дружить?»

Детская считалка

Как мы знаем, что многие сказки и мифы восходят в собственной содержательно-тематической базе к реализованным метафорам. Как соотносятся ее реализация и метафора — миф? К примеру, представление древних греков о луне как о богине, едущей по небу в блестящей колеснице, запряжённой парой быков, рога которых символизируют серп луны — это метафора. Её реализацию является мифом о любви богини луны Селены к красивому парню Эндимиону, загружённому в непробудный сон. Селена, проехав в собственной колеснице по небу, опускается в пещеру, где спит Эндимион, и с грустью наслаждается его красотой; эта неисправимая любовь и придаёт Селене столь печальный вид [см.: Иллюстрированный мифологический словарь 1994: 281-282], о котором так довольно часто пишут поэты:

Обожаю твой бледный лик, печальная Селена,

Твой неисправимый взгляд, сопутствующий мне.

И. А. Бунин

Как видим, то, что входит в метафору в качестве художественного образа, собственного рода «словесной живописи», в мифе «делается действительностью» и трактуется «как существующее в буквальном смысле слова» [Лосев 1982: 58; ср. MacCormak 1976: 103; Потебня 1990: 296, 300-301 и 303; Фрейденберг 1978: 173-487; Тахо-Годи, Лосев 1999: 515-535].

Функцию развёртки реализованной метафоры делают словосочетание, фраза либо текст, в содержании которых нарушен принцип правдоподобия. Исходя из этого содержание таковой развёртки воспринимается как что-то ирреальное, фантастическое, сказочное.

Реализованная метафора и её развертка образуют тематическую цепочку. Фактически метафорой (семантически двуплановым выражением) есть лишь исходное звено данной цепочки; развёртка метафорой не есть. Так, реализованной можно считать метафору, буквальное значение которой представлено в развёртке как настоящее, вправду существующее, либо, по В. М. Жирмунскому, «реализованное».

Принцип нарочитого неправдоподобия лежит в базе таких фольклорных жанров, как сказка и небылица. Гиперболизм считается «необходимой чертой раннего эпоса» [Бушмин 1957: 31]; как пример возможно отыскать в памяти русский богатырский эпос. Активное применение разного рода фантастических преувеличений, реализованных метафор, «быстро изменяющих очертания настоящей действительности при их отражении в художественном произведении» [Адмони 1975: 92] — характерная черта гротескного стиля, либо гротеска [франц. grotesque ‘смешной, комичный, причудливый’ итал. grottesca grotta ‘грот’: по заглавию фантастических орнаментов, отысканных при раскопках древнеримских подземных сооружений – гротов]. В этом стиле, что, как мы знаем, широко применяется в сатирических произведениях, написаны, например, повесть Н. В. Гоголя «Шнобель», «История одного города» М. Е. Салтыкова-Щедрина, стих В. В. Маяковского «Прозаседавшиеся», сказки Е. Шварца. «То, что в гротеске выступает как необыкновенное, взаимоисключающее, необычное, отражает — через долгий последовательность эстетических опосредствований — настоящую необычность… Равным образом постижение гротеска и отыскание смысла в его прихотливой и как бы случайной эстетической логике — это в первую очередь обнаружение таких качеств настоящего несоответствия, каковые её выкликали и организовали», — думает В. Ю. Манн, определяя художественную сущность этого непростого явления [Манн 1966:70]. Справедливость приведённой мысли подтверждается внимательным прочтением, например, следующего диалога:

1 — я к у р о р т н и ц а. Врач, а отчего у меня под коленкой не редкость чувство, похожее на задумчивость?

Д о к т о р. Под которой коленкой?

1 — я к у р о р т н и ц а. Под правой.

Д о к т о р. Пройдет.

2 — я к у р о р т н и ц а. А из-за чего у меня за едой, меожидаю восьмым и девятым блюдом, появляются меланхолические мысли?

Д о к т о р. Какие конкретно, к примеру?

2 — я к у р о р т н и ц а. Ну, мне внезапно хочется удалиться в пустыню и в том месте предаться посту и молитвам.

Д о к т о р. Пройдет.

1 — й к у р о р т н и к. Врач, а из-за чего по окончании сороковой ванны мне внезапно прекратили нравиться шатенки?

Д о к т о р. А кто вам нравится сейчас?

1 — й к у р о р т н и к. Одна блондинка.

Д о к т о р. Пройдет. Господа, разрешите вам напомнить, что целебный час кончился… Сестра развлечения, приступайте к своим обязанностям.

С е с т р а р а з в л е ч е н и я. Кому дать мячик? Кому скакалку? Обручи, обручи, господа! Кто желает играться в пятнашки? В палочку-выручалочку? В кошки-мышки? Время идёт, господа, ликуйте, господа, играйтесь!

Е. Шварц

В аналогичных (гиперболизированных, гротескных) образах направляться искать «не прямой, а аллегорический суть» [Бушмин 1957: 53].

Считается, что неправдоподобие фраз типа Кот наплакал несущественна для языка, потому, что «для него достаточно определённого соответствия семантики и грамматики» [Колшанский 1975: 163]. Думается, что для стилистики данное утверждение нельзя признать в полной мере честным.

9. Фигуры логичной и нарочито нелогичности речи

Как мы знаем, одним из преимуществ речи есть её логичность (либо связность). С л у ч а й н о е нарушение логических связей в речи принято вычислять неточностью. В предисловии к одному из сборников И. Северянина читаем: Тут он [Северянин] большое количество общался с эстонскими литераторами и русскими, а также с В. МаяковскимиА. Толстым. Фраза алогична: получается, что В. Маяковский и А. Толстой были «эстонскими писателями».

Разновидность случайного алогизма представляет собой так называемый плеоназм[ср. греч. pleonasmos ‘излишество’], что содержится в «частичном совпадении значений слов, образующих словосочетание» [Рахманин 1997: 21], другими словами в смысловой тавтологии: б о л е е занимательнее (первое слово тут лишнее, потому, что увлекательнее свидетельствует ‘б о л е е занимательный’), п а м я т н ы й сувенир (слово сувенир свидетельствует ‘презент на п а м я т ь’, исходя из этого определение памятный тут избыточно). Отдельные плеоназмы «видятся кроме того у людей, прекрасно обладающих литературной нормой», — «быть может, совсем без злого умысла, как собственного рода обмолвки» [Еськова 1961: 145]. Приведём два случая таких «обмолвок» из произведений Н. В. Гоголя: Манилов совсем растерялся. Он ощущал, что ему необходимо что-то сделать, предложить вопрос, а какой вопрос – линия его знает. Кончил он наконец тем, что выпустил снова дым, но лишь уже не ртом, а чрез носовые ноздри («Мёртвые души»); Вошла в спинные лопатки ему тёплая пуля («Тарас Бульба»).

Кое-какие плеоназмы (к примеру, подниматься вверх, контактный телефон и др.), становясь общеупотребительными, принимаются литературным языком. Такие плеоназмы время от времени именуются о б и х о д н ы м и.

Алогизм возможно и н а р о ч и т ы м; в этом случае он есть приёмом ясной речи [ср.: Квятковский 1966: 21-22]. Приведём пример из рассказа И. С. Тургенева «Гамлет Щигровского уезда»: Вот, как стукнуло мне шестнадцать лет, матушка моя, нимало не медля, забрала да прогнала моего французского гувернёра, немца Филипповича из нежинских греков.

Неспециализированным для неправдоподобия и категорий алогизма направляться, по всей видимости, признать понятие абсурда[лат. absurdus ‘нелепый’], что является бессмыслицей (выражаясь несложнее – галиматью, ахинею), вызванную или крайним неправдоподобием, или крайним алогизмом речи [ср.: Карасик 2003: 112-126]. Приведём примеры нарочитого вздора: сапоги всмятку; в огороде бузина, а в Киеве дядька. «Энергетический потенциал» абсурдной фразы возможно использован в рекламе: Может ли один миллион рублей быть больше, чем один миллион рублей? Да, в случае если это Сберегательный сертификат.

Приёмом нарочитого вздора есть так называемая амфигурия, которая состоитв шутливо-игровом нагнетании заведомо неправдоподобных, алогичных по собственному содержанию фраз и словосочетаний. На амфигурии основан, например, рассказ А. П. Чехова «Перепутанные объявления»:

Трёхэтажный дворник ищет места гувернантки. С дозволения руководства сбежал пудель фабрики Сиу и К°. Жеребец вороной масти, скаковой, эксперт по женским и нервным заболеваниям, преподаёт уроки фехтования.

Амфигурия лежит в базе так называемых п е р е в ё р т ы ш е й, воображающих собой жанр шуточных стихотворений, время от времени фольклорного происхождения. Сущность перевёртыша пребывает в перестановке частей высказывания с нарушением правил семантического согласования:

Ехала деревня мимо мужика,

Глядь, из-под собаки лают ворота.

В жанре перевёртышейкак приём нарочитого вздора часто употребляется метатезная перестановка определений:

Из-за облака, из-за гор

Ехал дед Егор,

Он на пегой на телеге,

На скрипучей лошади.

Рассморим фигуры нарочитого алогизма (увидим, что в особой литературе фигуры неправдоподобия и фигуры алогизма до сих пор не разведены – возможно, ввиду близости этих двух качеств речи, – а перечень таких фигур далёк от исчерпывающей полноты).

Так называемая каламбурная зевгма [ср. греч. zeugma ‘сопряжение, сообщение’] возможно выяснена как применение слова в таковой конструкции, которая заставляет «сталкиваться» различные его значения: Шёл ливень и три студента, первый — в пальто, второй — в университет, третий — в нехорошем настроении. В сочетании со словом ливень многозначный глагол идти получает процессуальное значение, со словом студент — значение перемещения и т. д. Базой зевгмы может стать не только полисемия, но и омонимия: Из-за острого – изжога, Из-за кислого – гастрит! (Телепрограмма «Город» И. Стоянова и Ю. Олейникова; фраза поётся на мотив «Из-за о с т р о в а на стрежень»).

В юмористических рассказах встречаем достаточно редкий приём нанизывания зевгм(либо, по Э. М. Береговской, «констелляции зевгм»): В парках показалисьмолодые закупщики и листочки из западных и южных штатов. Расцветали цветы, процветали курортные агенты; судебные приговоры и воздух становились мягче; везде игрались шарманки, картёжники и фонтаны (О’ Генри).

Зевгма употребляется не только в игровой функции, в частности с расчётом на комический эффект, вместе с тем и как оценочное средство: Потом, не считая гражданской скорби, он начал впадать и в шампанское (Ф. М. Достоевский); Булгарин изумил меня собственной выходкою, злиться запрещено, но побить его возможно и, думаю, должно, но распутица, лень и Гончарова не производит меня из Москвы, а дубины в 800 вёрст длины в Российской Федерации нет не считая гр Панина (А. С. Пушкин).

Как риторическая фигура зевгма часто употребляется в сочетании с фигурой подхвата. Приведём фрагмент диалога из пьесы А. С. Грибоедова «Горе от ума»:

Ч а ц к и й: Но Скалозуб? Вот загляденье: за армию стоит горой, и прямизною стана, голосом и лицом храбрец…

С о ф ь я: Не моего романа.

Реже встречаем случаи потребления зевгмы в декоративной функции. В собственной «Поэзе о барашках» И. Северянин пишет:

И барашки в пятнашки не игрались в волнах,

А резвились на воле, так ажурны и узки,

Как рождённые в море…

Микроконтекст в волнах поддерживает значение ‘гребни волн’, тогда как микроконтекст резвились на воле есть опорным для значения ‘животные’. Зевгма имеет тут очевидно изобразительно-декоративный темперамент, поддерживая сравнение игры животных с перемещение волн. «Принято вычислять, – отмечает Э. М. Береговская, – что комизм – чуть ли не единственный вероятный эффект от потребления зевгмы… Это не верно. Зевгма в высшей степени органична для поэтического ассоциативного восприятия» и потому «наровне с юмористическими произведениями она появляется и в лирике» [Береговская 1985: 65].

К числу фигур нарочитого алогизма в собственности и оксюморон, устар. оксиморон [греч. oxymoron ‘остроумно-глупое’], что содержится в сочетании прямо противоположных по смыслу слов с целью показать наличие противоречий, сложность обстановки, явления, объекта: Имеется тоска радостная в алостях зари (С. Есенин). В базе оксюморона лежит нарочитое нарушение логического закона непротиворечия, в соответствии с которым его отрицание и суждение, в частности противоположные оценки (к примеру, радостный и тоскливый, правдивый и лживый, наглый и скромный etc.) не смогут быть одновременно истинными применительно к одному и тому же объекту.

Назовём главные структурные типы оксюморотических конструкций:

1) основанные на подчинительных связях:

а) согласовании: Наступило вечное мгновенье (А. Блок);

б) управлении: Ты, меня обожавший правдой лжи— и фальшью Истины (М. Цветаева);

в) примыкании: Нагло скромен дикий взгляд! (А. Блок);

2) основанные на сочинительных связях: Ты и убогая, Ты и обильная, Ты и могучая, Ты и бессильная, Матушка-Русь! (А. Некрасов).

В практике стилистического анализа часто появляются важные затруднения при разведении структурного типа и антитезы оксюморона, основанного на произведении. При разведении этих стилистических фигур возможно применять три критерия.

1. Смысловой критерий:

– антитеза противопоставляет различные объекты: Сам толст, его артисты худы(А. С. Грибоедов);

– оксюморон приписывает «противоположные качества… одному предмету либо явлению» [Введенская 1995: 424].

Увидим, что в смысловом отношении оксюморон «зеркально» противоположен плеоназму: в случае если компонент плеонастического словосочетания заменить антонимом, то возьмём оксюморон, и напротив, ср. оксюморон грустная эйфория (С. Есенин) и плеоназмы радостная эйфория, весёлое радость; оксюморон правда лжи (М. Цветаева) и соответствующие плеоназмы неправда лжи, лживая неправда.

2. Трансформационный критерий: при принадлежности разбираемого сочетания слов к разряду оксюморотических сочинительная сообщение легко возможно заменена подчинительной: могучая и бессильная [Русь] ® могучее бессилие [Руси]. Возможность изменения показывает, что перед нами не антитеза, а оксюморон.

3. Подстановочный критерий. Конструкции, которые содержат оксюморон, имеют противительно-уступительное значение (о предложениях контрастного соединения, владеющих таким значением, см.: [Грамматика… 1970: 667-676]), из этого — возможность подстановки слов (частиц и устойчивых предложно-падежных сочетаний) с этим значением — таких, как однако, к тому же, одновременно с этим, при том, однако, всё-таки и др.: могучая и бессильная Русь ® могучая, и одновременно с этим бессильная Русь. Н. В. Павлович совсем правильно отмечает: «В оксюмороне несоответствие ощущается, а после этого разрешается» [Павлович 1979: 240]. Уточним: несоответствие разрешается лишь по окончании мысленной подстановки слов с противительно-уступительным значением, другими словами по окончании осознания того, что характеризуются различные стороны одного объекта, ср.: могучая, а иначе бессильная Русь.

Рассмотренная фраза из поэмы Н. А. Некрасова «Кому в Киевской Руси жить прекрасно» (Ты и убогая, Ты и обильная…) уже стала хрестоматийным примером антитезы [см., к примеру: светло синий 1997: 36], однако, совершённый анализ говорит о том, что эта фраза выстроена не на антитезе, а на оксюмороне.

Проанализируем по предложенной выше методике ещё одну привычную стихотворную строчок: Я — царь, я — раб, я — червь, я — всевышний (Г. Р. Державин). Противоположные качества приписываются тут одному объекту, так что по смысловому критерию фраза выстроена на оксюмороне. Приём подстановки кроме этого говорит нам о том, что фраза содержит оксюморон: Я — царь, и вместе с тем я — раб (либо: Я — царь, и одновременно с этим я — раб). Увидим, что рассмотренная державинская строка в целом последовательности справочных изданий приводится как пример антитезы [см.: Ахманова 1969: 49; Квятковский 1966: 40].

Считается [см., к примеру: Диброва и др. 1997: 162; Матвиевская 1979: 66], что базой оксюморона выступают слова различной частеречной принадлежности; в учебных пособиях, справочниках и словарях примеры оксюморона представлены только словосочетаниями подчинительного типа и, в большинстве случаев, словами различной частеречной принадлежности.

Как показывает языковой материал, оксюморон возможно основан и на объединении слов одной части речи: а) при подчинении: правда лжи (М. Цветаева); б) при произведении: Ты и убогая, Ты и обильная (Н. А. Некрасов); в) при координации: И подумывают так: «Что за умница дурак!» (С. Я. Маршак).

Противопоставление, высказываемое оксюмороном, возможно выражено не только прямо, но и косвенно, ср. тёплый мороз, живой мертвец (прямые оксюмороны) и тёплый снег, живой труп (косвенные оксюмороны) [Shen 1987]. Вторые менее «очевидны», потому, что в них противопоставление опирается не на значения, а на пресуппозиции (типа ‘снег холоден’ и др.).

Ещё одной фигурой нарочитого алогизма есть паралепсис[греч. paralepsis ‘усечение, опущение’], либо нарушенное умолчание — «приём, заключающийся в упоминании говорящим того, о чём он обещает умолчать» [Назарян 1989: 181; ср.: Клюев 1999: 212]. Приведём пример из «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» Н. В. Гоголя:

Не стану обрисовывать кушаньев, какие конкретно были за столом! Ничего не упомяну ни о мнишках в сметане, ни об утрибке, которую подавали к борщу, ни об индейке с изюмом и сливами, ни о том кушанье, которое весьма походило видом на сапоги, смоченные в квасе, ни о том соусе, что имеется лебединая песнь древнего повара, о том соусе, что подавался обхваченный целый винным пламенем, что весьма забавляло и совместно пугало дам.

Паралепсис возможно использован и в научной речи: Ненужно повторять прекрасно известную истину, что содержание художественного произведения не существует раздельно от формы (Д. Н. Шмелёв). Применяя эту фигуру речи, «человек словно бы бы не желает сказать того, что говорит» [Лами 2002: 139].

Фигура апофазии [греч. apophasis ‘отказ, отрицание’] является опровержением собственной только что высказанной точки зрения, мнения, суждения – к примеру, с целью иронии, насмешки: А в это же время это был так как человек умнейший и даровитейший, человек, так сообщить, кроме того науки, не смотря на то, что, но, в науке… ну, одним словом, в науке он сделал не так много и, думается, совсем ничего (Ф. М. Достоевский); Сотрудник по математике отыскал, что знания у Маши имеется. Но их мало, и все они неправильные (Э. Успенский).

Нарочитый плеоназм лежит в базе так называемой палисиады — «шутливой тавтологии» (Л. А. Булаховский). Как пример приведём фрагмент стихотворения В. А. Жуковского «Максим»:

Имел он весьма скромный вид;

Был вежлив, не обожал гордиться;

И только тогда бывал сердит —

В то время, когда случалось рассердиться.

К фигурам алогизма отнесём кроме этого силлепсис [греч. syllepsis ‘сочетание’], в другой терминологии – апокойну[греч. apokoino ‘разобщать’], либо синайтройсмос[греч. sinaitroismos ‘нагромождение’], пребывающий в нарочито нелогичности (правильнее – лишённом единого логического основания) перечислении объектов: Известно, сколько в стране охотников, балерин, револьверных станков, псов всех пород, велосипедов, памятнтков, девушек, швейных машинок и маяков (И. Ильф и Е. Петров). Силлепсис употребляется не только в игровой функции, но и как средство выражения оценки, в частности узкой иронии:

С пятилетнего возраста дан я был на руки стремянному Савельичу, за трезвое поведение пожалованному мне в дядьки. Под его надзором на двенадцатом году выучился я русской грамоте и мог весьма здраво делать выводы о особенностях борзого кобеля. Сейчас батюшка нанял для меня француза, мосье Бопре, которого выписал из Москвы вместе с годовым запасом вина и прованского масла.

А. С. Пушкин

В последней фразе «объединение дополнений — “француза, мосье Бопре” с “годовым запасом вина и прованского масла”, на чём строится… каламбур, передаёт сниженную оценку воспитателя и тем самым определяет направление ассоциаций при восприятии содержания последующих страниц текста, где описывается беспечность этого учителя, его беспутно-ветреное поведение» [Фёдоров 1985: 109].

Приёмом нарочитого алогизма возможно антитезное сопоставление «предметов, не имеющих ничего общего» [Переверзев 1982: 73]:

Иван Иванович пара боязливого характера. У Ивана Никифоровича, наоборот того, шаровары в таких широких складках, что если бы раздуть их, то в них возможно бы поместить целый двор с строением и амбарами.

Н. В. Гоголь

Так называемый гистеропротерон [греч. histeron ‘последующее’, proteron ‘предшествующее’] – либо, в другой терминологии, гистерон-протерон, протистерон, гистерология – состоит или в нарочитом (и тогда это фигура речи), или в случайном (речевая неточность) смешении логической последовательности обрисовываемых событий: Я ощущаю, товарищи, что у Ляпсуса похитили его лучший шедевр «Гаврила дворником служил. Гаврила в дворники нанялся» (И. Ильф и Е. Петров).

Выше были проанализированы приёмы номинации (либо, в древней терминологии, фигуры речи), основанные на нарочитом нарушении законов логики. Увидим, что эти законы регулируют не только номинацию, вместе с тем и аргументацию (в частности – опровержение и доказательство); вторая сфера действия логических законов есть, как мы знаем, предметом аргументативной риторики.

С тем, чтобы получить максимально полное описание алогизма и логичности речи как её наиболее значимых коммуникативных категорий, разглядим главные правила аргументации, которые связаны с опровержением и доказательством, и самый распространённые случаи нарушения таких правил.

1. Закон тождества по отношению к тезису (утверждению, которое мы желаем доказать) гласит, что «тезис на всём протяжении доказательства обязан оставаться одним и тем же» [Ивин, Никифоров 1998: 267]. Нарушение этого закона, так называемая утрата тезиса, происходит «тогда, в то время, когда, сформулировав главную идею, выступающий забывает о ней и переходит к иному, прямо либо косвенно связанному с первым, но в принципе второму положению» [Об мастерстве полемики 1980: 135], например, «желает доказать, что православие – нехорошая вера, а обосновывают, что православные священники довольно часто бывают нехороши» [Поварнин 1990: 64]. Сознательное нарушение закона тождества именуется подменой тезиса. К подмене тезиса прибегают тогда, в то время, когда чувствуют себя не в силах доказать исходный тезис.

Разновидностью подмены тезиса есть так называемый довод к личности, пребывающий в переходе от дискуссии тезиса к дискуссии личности оппонента. Объектами дискуссии в этом случае смогут выступать [ср.: Еемерен, Гроотендорст 1992: 102-103]:

А. Честность, темперамент соперника, его ум, опытная компетенция, особенности речи и т. д. Тут распространён так называемый адвокатский аргумент, в то время, когда спорящий «пользуется к собственной пользе какой-либо неосторожностью соперника» (Кант), «неточностью либо кроме того прямо опиской, оговоркой» [Поварнин 1990: 118], речевой неточностью. Приведём фрагмент спора двух филологов:

— Это правило им не требуется´.

— Ну´жно, дорогая сотрудник, ну´жно.

В этом случае направляться не забывать о том, что «указание на неточность собеседника либо его неправоту отрицательно воздействует на имидж осуждаемого. И потому воспринимается, в большинстве случаев, болезненно» [Шейнов 2000: 49].

Б. Мотивы (в частности – зависть, материальная заинтересованность, гордость и т. д.), заставляющие поддерживать этот тезис, придерживаться данной точки зрения. Приведём пример из «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» Н. В. Гоголя:

В случае если у него задавали вопросы: «Отчего это у вас, Антон Прокофьевич, сюртук коричневый, а рукава голубые?», то он обыкновенно постоянно отвечал: «А у вас и для того чтобы нет! Подождите, обносится, целый будет однообразный».

В. Несоответствие между поступками оппонента и словами.

По отношению к закону тождества споры подразделяются на сосредоточенные (сохраняющие единый тезис) и бесформенные(с утратой либо подменой тезиса) [Поварнин 1990: 69].

Неумышленное нарушение законов логики именуется логической неточностью (либо, в соответствии с древней традицией, п а р а л о г и з м о м), умышленное – софизмом [ср. греч. sophisma ‘измышление’]. Софизм есть логической уловкой, приёмом. ошибка и Софизм «различаются лишь тем, что неточность – не намеренна, софизм – собирается. Исходя из этого, сколько имеется видов неточностей, столько софизмов и видов» [Поварнин 1990: 107]. Доказать софисту, что он софист, полностью нереально, потому, что грань между логической ошибкой и логической уловкой неуловима; нарочитый темперамент логической неточности недоказуем. Исходя из этого в споре с софистом «разумнее ограничиться лишь указанием неточности в рассуждениях соперника, не входя в дискуссию – намеренная она либо нет» [Поварнин 1990: 131].

2. Доводы не должны быть тождественны тезису, другими словами в содержательном отношении должны быть свободны от него. При нарушении этого закона появляется логическая неточность, именуемая кругом в аргументации (в латинской терминологии – idem per idem), к примеру: «Этого не может быть» (тезис), по причине того, что «это нереально» (довод). В этом случае аргумент и тезис смогут легко изменяться местами. Нарочитый круг в аргументации именуется софизмом тождесловия, к примеру: «В коране всё истина, по причине того, что Коран боговдохновенен» (пример С. И. Поварнина). Поменяем аргумент и тезис местами: «Коран боговдохновенен, по причине того, что в нём всё истина». Возможность р о т а ц и и подтверждает тождественность аргумента и тезиса. «Круг в доказательстве легко возможно увиден, в случае если рассуждение кратко и несложно. Но в доказательствах, складывающихся из долгих цепей умозаключений, круг может остаться незамеченным», — даёт предупреждение В. Ф. Асмус [Асмус 1954: 67].

3. Приводимые доводы должны быть подлинными, другими словами соответствующими действительности. Нарушение этого правила ведет к п а р а л о г и з м у фальшивого основания. Обстоятельство данной неточности – «применение в качестве довода фальшивого факта, ссылка на событие, которое в конечном итоге не имело места, указание на несуществующих очевидцев и т. п. [Об мастерстве полемики 1980: 140]. К примеру: «Латунь – химический элемент» (тезис), потому, что «латунь – металл» (фальшивый довод, поскольку латунь – это не металл, а сплав двух цинка: и металлов меди). С о ф и з м фальшивого основания страшен, по причине того, что «для тех, кто не знает о ложности основания, подтверждение думается безукоризненным…» [Асмус 1954: 63].

4. Заключение должно вытекать из посылок «с необходимостью, а не только по видимости»[Аристотель 1978, т. 2: 544]. При нарушения этого закона появляется логическая неточность, по-латински именуемая non sequitur («не нужно») и пребывающая в том, что обосновываемый тезис «не нужно из оснований» [Асмус 1954: 69]. К примеру: «Он покраснел – значит, он виноват»; «У Петрова температура обычная, следовательно, он здоров». В следствии аналогичных рассуждений «совсем невиновного человека заподозрят… в неблаговидном поступке, а больного… доктор может отправить на работу» [Уёмов 1958: 11]. Non sequitur может употребляться и как уловка. Приведём один древний софизм: «Тот, с кем соглашаются, что эфиоп чёрен, задаёт вопросы, белые ли зубы у эфиопа. В случае если же признают, что эфиоп в этом отношении бел, то вопрошающий заключает, что эфиоп чёрен и бел» [Аристотель 1978, т. 2: 541]. Из того, что зубы у эфиопа белые, не нужно, что сам эфиоп бел (как мы знаем, свойство части нельзя переносить на целое).

Разновидностью non sequitur есть неточность (и софизм) в течении ergo propter hoc («затем – значит благодаря этого») – «умозаключение, в котором временна´я последовательность отождествляется с причинно-следственной». Post hoc ergo propter hoc лежит в базе многих суеверий, к примеру: «Тёмная кошка перебежала дорогу – быть беде» [Хазагеров, Ширина 1999: 104].

Критика тезиса, логически не вытекающего из доводов, именуется опровержением демонстрации(другими словами метода доказательства); целью для того чтобы опровержения есть доказать, что демонстрация, связывающая этот тезис с данным доводом, лишена логики. Опровергнуть демонстрацию возможно посредством приёма reductio ad absurdum («сведение к вздору»), пребывающего в том, что из тезиса соперника выводится следствие, противоречащее здравому смыслу. К примеру: «Эфиоп чёрен и бел». – «Следовательно, он чёрно-белый? Как зебра?» Ещё один древний софизм: «Сидящий поднялся и отправился. Значит, сидящий способен ходить» [Аристотель 1978, т. 2: 539]. Reductio ad absurdum: «Другими словами человек способен ходить сидя?»

5. Обобщение должно быть основано на достаточно репрезентативной (показательной) выборке примеров. Нарушение этого правила ведет к логической неточности поспешного обобщения (к так именуемому «прыжку в заключении», saltus in concludendo), к примеру: «Прилагательные зелёный, большой и др. склоняются. Следовательно, все прилагательные склоняются» – утверждение, содержащее неточность поспешного обобщения, потому, что не учитывает класс аналитических прилагательных типа электри´к, беж etc. Указанная логическая неточность весьма характерна для начинающих исследователей, «потому, что малые выборки для любителей столь же весомы, как и громадные» [Павлова 1988: 22]. «Индуктивные обобщения, – даёт предупреждение А. А. Ивин, – требуют определённой осторожности. Очень многое тут зависит от числа изученных случаев. Чем шире база индукции, тем более правдоподобным есть индуктивное заключение» [Ивин 2002: 219]. Опровержение неточности (либо софизма) поспешного обобщения производится посредством приёма reductio ad absurdum: «В случае если в с е прилагательные склоняются, то склоняются и несклоняемые прилагательные типа беж, электрик». Ещё один пример поспешного обобщения – утверждение «Всевышний всемогущ». Приведём известный вопрос, сводящий этот тезис к вздору: «Может ли всевышний создать камень, что сам не сможет поднять?» Над этим вопросом разламывали головы средневековые философы-схоласты, но так и не решили, потому, что и в том и другом случае: и в случае если всевышний может создать таковой камень, и если не может – он не всемогущ, как не может быть всемогущим ни одно существо.

Как видим, «особенную доказательную силу имеют факты опровергающие», так как «достаточно найти хотя бы один факт, противоречащий обосновываемому положению, дабы найти тем самым полную либо, по крайней мере, частичную ложность этого положения»; «любой таковой факт… опрокидывает либо как минимум ограничивает обобщение» [Асмус 1954: 20-21].

Спор часто сравнивают с борьбой, боксом; А. Шопенгауэр именовал полемику «духовным фехтованием». В споре, как и в спорте, используются разные приёмы; кое-какие из них названы выше: это софизмы, воображающие собой логические уловки.

Подводя результат рассмотрению правил аргументации, приведём обобщающую таблицу:

NARUSHIT

Похожие статьи:

Понравилась статья? Поделиться с друзьями:
Добавить комментарий

;-) :| :x :twisted: :smile: :shock: :sad: :roll: :razz: :oops: :o :mrgreen: :lol: :idea: :grin: :evil: :cry: :cool: :arrow: :???: :?: :!:

Adblock
detector