Попущение Божие — это в то время, когда Всевышним открыта возможность одним субъектам оказать яркое либо опосредованное действие, не укладывающееся в нормы праведных взаимоотношений, на вторых субъектов, каковые сами уклонились от объективной праведности.
В зависимости от того, как и как кто-то уклоняется от предложенных ему Более чем норм праведности, — так Всевышний не воспрепятствует неправедным действиям и в отношении него самого и не поддержит его неправедное противодействие тем, кто действует против него в пределах попущения. Наряду с этим попущение в отношении каждого обусловлено достигнутым им личностным развитием: чем больше было дано Более чем человеку, чем ближе его нравственность к праведности, чем большего он достиг в освоении потенциала развития собственных свойств — тем строже отношение к нему Более чем и тем строже ему самому направляться быть в самодисциплине.
Но в зависимости от того, как человек, кроме того будучи неправеден, отзывчив к обращениям к нему Всевышнего через его внутренний мир и на Языке Жизненных знамений и взращивает в себе праведность, попущение в отношении него может простираться в диапазоне от «демонстрационно-уведомительного» характера неожиданной опасности, не наносящей но ущерба её вероятным жертвам, до уничтожительного характера обстановки по отношению к ним в случае, если они исчерпали попущение в отношении себя; не смотря на то, что наряду с этим эти же события смогут носить демонстрационно-уведомительный темперамент для кого-то другого. Это имеет место как по отношению к личностям, так и по отношению к человечеству и обществам в целом[224].
Попущение Божие в любых ситуациях промыслительно целесообразно, потому, что в нём Всевышний предоставляет возможность неправедным одуматься самим под действием событий, не нарушая Собственной волей их свободы выбора и не подавляя их воли. Это в полной мере быть может, в случае если в психике человека устойчиво трудится связка «Различение от Всевышнего ? внимание самого человека ? интеллект, направленный на переосмысление событий в собственной нравственности и Жизни».
Наряду с этим, одинаковые события, — в зависимости от того, при каком строе психики и эмоционально-смысловом строе психологической деятельности человек способен удерживать себя под действием событий, входя в них, — смогут разрешиться как в области попущения Божиего, так и в русле Промысла либо полностью, или в каких-то собственных составляющих. И в случае если человек для того чтобы рода неоднозначную предопределённость разрешения обстановки, появляющейся казалось бы попущением Божиим, как-то чувствует и осознаёт, то он в полной мере способен собственной волей пройти её в русле Промысла, избегнув действия попущения на себя и окружающих.
Попущение представляет собой необычный замыкатель обратных связей на человека: что сеешь — то и пожинаешь; во многих случаях — пожинаешь сторицей[225]. Исходя из этого человек обязан осмысленно относиться к тому, что приходит по обратным связям, выявлять их символ (хорошая сообщение или отрицательная) и изменять его на противоположный, в случае если выявляется для того чтобы рода необходимость.
Соответственно знание о попущении Божием как об объективном явлении в жизни общества в целом и каждого человека разрешает распознать четыре главных вида этики:
- Эксплуатация в собственных заинтересованностях Божиего попущения, таким как оно сложилось в отношении вторых.
- Субъективная оценка границ Божиего злоумышленное введение и попущение на данной базе окружающих в область попущения в отношении них с целью своекорыстной эксплуатации их в пределах попущения (так выстроены их хозяевами все библейские культы, и на этом стоит разноликий сатанизм).
Соответственно политика растления подрастающих поколений всегда во всех народах — не художественного свободы творчества и издержки слова, не этическая неточность, а целенаправленный не добрый умысел. И пускай работники и владельцы средств массовой информации, составляющие сводки новостей и программы телевещания, деятели искусств — так называемая “прочие” служители — и творческая интеллигенция и заправилы эгрегориально-волшебных псевдорелигиозных и светских культов поостерегутся, потому, что вся для того чтобы рода деятельность протекает в пределах Божиего попущения со всеми сопутствующими этому неизбежными последствиями для её приверженцев и самих делателей[226].
- Действия в пределах попущения Божиего с целью пресечения чьих-либо неправедных действий по окончании того, как неправедно действующие уведомлены о сути их неправедности, но упорствуют в собственном, не внемля уведомлениям о том, что им направляться жить и функционировать в противном случае. Таково в совершенстве обоснование права на священную — честную — войну (в частности, таково обоснование исламского джихада) и на действия разнородных «инквизиций».
Но в исторически настоящей практике под лозунгами «священной войны», провозглашаемыми обеими враждующими сторонами, большей частью одни злочестивые вкушают гнев вторых злочестивых в пределах Божиего попущения в отношении каждой из сторон. И соответственно — горе тому, кто, возомнив о собственной праведности, начнёт “священную” войну против тех, кто более праведен, а тем более — против тех, кто действительно праведен: неизбежно нужно будет столкнуться с прямой, не смотря на то, что, быть может, и неисповедимой для неправедных, помощью Всевышним более праведных. То же касается и всевозможных “святых” инквизиций.
- Принципиальный отказ от не отвечающего нормам праведных взаимоотношений действия на вторых, но вероятного в пределах Божиего попущения в отношении тех. Наряду с этим на себя возлагается обязанность уведомлять вероятные жертвы попущения о том, что они находятся в его области, показывая им пути выхода, предоставляя Всевышнему миссию воздаяния упорствующим в неправедности. Этому учил людей Иисус и этому принципу следовал он сам, пребывая во плоти среди людей. Это — в отечественном понимании — база христианской этики: «Отправьтесь, обучитесь, что означает милости Желаю, а не жертвы» (Матфей, 9:13)[227].
В обществе господство христианской, а по существу — обычной людской этики (в указанном смысле) быть может, но требует и предполагает, дабы человек был нравственно готов и умел принять к искреннему осмыслению и встречные уведомления со стороны окружающих о его собственной неправедности, чтобы он имел возможность с для того чтобы рода помощью вторых людей поменять самого себя.
В этом и состоит сущность алгоритмики соборности как подспорья в личностном развитии.
При отказе от готовности принять к осмыслению уведомления о собственной неправедности, при неумении это сделать либо при нежелании поменять самого себя, чтобы искоренить неправедность в себе, неизбежен переход “отказника” к самоизоляции либо “священной” войне против всех с ним несогласных для собственного его самоутверждения в нравственно приятных ему заблуждениях и насаждения их в качестве нормы для окружающих. И в данной войне он неизбежно сгинет, если не будет как-то удержан и ему не будет Более чем предоставлена возможность одуматься, которой он воспользуется.
* *
*
Будучи праведен и живя в ладу с Всевышним, Иисус постоянно пребывал вне области попущения в отношении него. Всевышний праведен и не отступается от праведников и праведности, защищая их по Его возможностям, а казни подлинного праведника нет места в Божием Предопределении бытия Мироздания.
И соответственно, Христос не был распят и не погиб на кресте вследствие того что был незримо для окружающих вознесён Всевышним к Себе в ответ на его молитву в Гефсиманском саду, потому что Всевышний — не садист, и не отступник от праведников, не кидала, а Милостивый, Всемогущий, Вседержитель. Но не погибнув, Христос и не оживал. И вера исторически настоящих христианских церквей — тщетна, потому, что она — мертвящая вера писаниям, а не живая вера живых людей Всевышнему Живому в всеобщности и единстве объективной праведности и высказывающей её этики[228].
И о том, что казнь Христа не состоится, не смотря на то, что будут посягательства на его жизнь, и что финал Христа из мира этого будет незрим, потому что его покроют тайны Божии, а неправоумствующие останутся в плену их заблуждений, заблаговременно пророчествовал Соломон (Премудрость Соломона, гл. 2), но ему не поверили. О том, что Всевышний вознёс Христа к Себе, не попустив казни подлинного праведника, информирует Коран (сура 4:156, 157), ниспосланный в ответ на молитвы Мухаммада, но церкви имени Христа не поверили и Мухаммаду и не знают, как бы избавиться от Корана в культуре человечества. О том, что казни Христа не было, сообщит и совесть всякого, кто, просматривая о событиях в Гефсиманском саду, верит Всевышнему, доверяет Ему собственную «Жизнь неизменно» (т.е. жизнь в мире сём и посмертное бытие) и уверен, что молитва верующего не безлюдные слова, и Всевышний — Всемогущий, милость Его бесконечна, — постоянно ответит на молитву наилучшим образом.
Так на базе одного и того же текста, разумом — а не в сумасшествии, предлагаемом апостолом Павлом, — выявляются две взаимно исключающих веры:
- вера Всевышнему по Судьбе в диалоге с Ним в молитвах и на Языке жизненных дел знамений и людей Божиих;
- вера в традицию и писание, признанные священными, отождествляемая с верой в Всевышнего, при неверии Всевышнему по Судьбе.
Вера в традицию и писание по умолчанию исходит из признания подлинным утверждения, что не имеет значения, молились апостолы вместе с Христом в Гефсиманском саду или же нет, чтобы верить их свидетельствам, кроме того вопреки тому, что Всевышний сам предотвратил их через Иисуса о надвигающемся на неверующих Всевышнему по Судьбе искушении, от которого апостолы смогут, — в случае если того захотят, — защититься молитвой, соучаствовать в которой им внес предложение Иисус.
Так, признавая подлинными свидетельства апостолов и библейского писания о казни Христа, исторически настоящее христианство отвергает веру Всевышнему, отвергает веру Иисусу как посланнику Божиему, обращает в ничто значимость осознанно осмысленной молитвы, признавая её равноценной «немолитве», и тем самым рушит религию как полную смысла в Жизни Бога и сокровенную связь человека. И совершая всё это в течении столетий в умолчаниях, сопутствующих признанию подлинными свидетельств апостолов, исторически настоящее христианство обвиняет откровенных атеистов в этих же прегрешениях, из которых появилось оно само.
Отказу от веры Всевышнему по приверженности и Жизни вере в церковную теорию кроме этого сопутствует в умолчаниях и тот суть, что Всевышний, будучи всемогущим, показал жестокость и не избавил Иисуса от мучений казни в ответ на его молитву. В обоснование классического церковного мнения о казни, воскресении и погребении Иисуса в Библии утверждается, что жертва Христа во искупление грехов человечества была заложена Всевышним ещё в Предопределение бытия Мироздания[229]. Иными словами, это указывает, что будучи всемогущим, Всевышний в Предопределение бытия мира этого заложил необходимую, несправедливость и безальтернативную жестокость по отношению к подлинному праведнику.
Спрашивается: чем это отличается от утверждения Ю.И.Мухина о том, что «всевышний — садист»?
Неоспоримая отличие лишь в том, что бытие всевышнего-садиста Ю.И.Мухин пробует опровергнуть, а церкви идеалистического атеизма имени Христа со времён апостолов оправдывают эту вымышленную беспричинную и бесцельную жестокость, заложенную — согласно их точке зрения — Всевышним в судьбу человечества ещё на стадии предопределения бытия Мироздания, и, проповедуя бытие «всевышнего-садиста», которого нет, порождают эгрегоры, каковые имеется, загаживая «ноосферу»[230] — одну из составляющих духа Матери Почвы — ложью.
Само собой разумеется, задавшись целью оправдать церковную традицию вероучения, возможно нагромоздить кучу рассуждений на тему об этическом уроке бескорыстно-искреннего самопожертвования для спасения вторых, что преподал Иисус всему человечеству, а вдруг интеллект выясняется не сильный, дабы оправдать мерзость, которую требуется приписать Всевышнему, — списать всё на «неисповедимость Промысла». Но ссылки на то, что Промысел Божий полностью неисповедим и потому не выразим словом человека, кроме того частично, — не выручают. У нас имеется ответ и на это возражение:
Утверждение о том, что Промысел Божий полностью неисповедим, свидетельствует по принципу дополнительности информации, что уверенный в его безотносительной неисповедимости “молчуны”-агностики сами говорят о том, что они живут вне Промысла и всё, что они исповедуют, — их напрасная суета, а не часть Промысла, которую Всевышний даёт в исповедание каждому человеку, но которую люди извращают собственной отсебятиной, проистекающей из порочности их нравственных мерил, из их собственных страхов, из недоверия Всевышнему и глухоты совести к Его кличу.
И не нужно слабохарактерно и беспамятно входить в тоннельный сценарий церковных рассуждений об этическом уроке самопожертвования Христа, ограничиваясь наряду с этим лишь фактами и алгоритмикой рассуждений, предлагаемыми церковными присяжными богословами. направляться пробудить собственный разум и отыскать в памяти, что бескорыстно-искренние самопожертвования были и до Христа, и по окончании него: вспомните необязательные самопожертвования в волшебных культах индейцев цивилизаций доколумбовой Америки; вспомните 300 спартанцев во главе с царём Леонидом, каковые погибли все до единого в Фермопильском проходе, но не разрешили персидской армии поработить Элладу; вспомните суворовское «сам погибай, но товарища выручай»; вспомните защитников Брестской крепости, вспомните курсантов подольских армейских училищ, павших в Подмосковье на Ильинских пределах, вспомните панфиловцев; вспомните японских юношей камикадзе[231]; вспомните тех добровольцев, кто честно трудился на ЧАЭС по окончании трагедии 26 апреля 1986 г.; вспомните тех, кто пожертвовал собой в годы реформ и перестройки, защищая в Российской Федерации — региональной цивилизации — Справедливость от самих же россиян; вспомните и тех, кто не добровольно, но будучи призван, однако принял для того чтобы рода тяжёлую обязанность смертного самопожертвования и честно её выполнил; помяните тех, о ком вы не понимаете…[232]
— Не тот масштаб? — Не те идеи, для которых люди самоотверженно, добровольно пошли на смерть? — Кто-то пожертвовал собой за фальшивые идеи, выручая вторых от насилия «подлинных праведников», каковые вели «священную войну»? — Не те души: многогрешные, по грехам своим в жертву всевышнему не пригодные, зря пожертвовали собой, «родом не вышли», со «свинячьим рылом, да в калашный последовательность», их самопожертвование не действительно?
Да, и масштаб «не тот», и идеи не всегда «те», а какие-то идеи кроме того и вовсе фальшивые, и все они — пожертвовавшие собой — безнравственные, но уровень качества бескорыстно-искреннего самопожертвования — едино: и у индейцев, и у 300 спартанцев, и у Христа, и 28 панфиловцев, и у камикадзе, и у мальчиков из гитлер-югенда[233], и у чернобыльских ликвидаторов-добровольцев, и у большинства вторых, чьи имена Всевышний весть.
И все они — души Божии, души людей, которых Всевышний создал «не для тления и сделал их образом вечного бытия Собственного» (Премудрость Соломона, 2:23).
И потому мы в праве осуждать и отвергать идеи, за каковые сложили собственные головы многие из названных и не названных, но мы не в праве не уважать каждого из пожертвовавших собой лично, потому, что любой из них — независимо от собственной воли — дитя собственной культуры и эпохи, сложившейся к моменту прихода его души в данный мир.
И имеется ещё одно событие:
В СССР, среди них и случае Чернобыля, многие, любя Жизнь, добровольно шли на смертное самопожертвование в искренней убеждённости, что по смерти — подчас мучительно растянувшейся на десятилетия благодаря ран, лучевых поражений и болезней, увечий, к тому же в обществе, где через чур много неблагодарно-беззаботных своекорыстных скупцов, прожигателей судьбы, — они уходят в небытие, а не к Всевышнему.
В отличие от них, Иисус более чем знал, что смерть всякого человека — это переход его в иное качества бытия, кроме этого принадлежащее Жизни и Всевышнему; знал, что как бы ни был мучителен переход через крестную смерть, которая была для него запрограммирована ветхозаветным писанием, но и таковой переход, как и каждый другой — лишь эпизод в «Жизни неизменно».
Так что дело не в самопожертвовании из праведно или ложно либо извращённо осознаваемой любви к Жизни и людям; и не в масштабах области, где другие смогут вкусить плоды самопожертвования; и не в тайне личности того либо иного пожертвовавшего собой.
Дело в том, что все церковные «рассуждалки» на тему об исключительности крестного самопожертвования Христа, якобы свершившегося по предопределению Всевышнего, именуемого ими «Всевышним Отцом», призваны скрыть, затмить и извратить, те идеи, каковые сеял в обществе сам Иисус, пребывая среди людей во плоти.
А идеи эти в том, что самопожертвование — не добровольно избранная смерть во имя чего-либо либо кого-либо, но в том, что вся жизнь человека, будь она долгая либо маленькая, отдаваемая осознанно осмысленно осуществлению исповедимой им доли благого Божиего Промысла на Земле, и имеется самопожертвование,в случае если данный — обычный для человека образ судьбы — возможно назвать словом «самопожертвование».
Это тот случай, в то время, когда то, что видится демонической “мудрости” мира этого как «самопожертвование» в смысле отказа от прожигания судьбы в разнородном сладострастии и самопревознесении над вторыми (среди них и за счёт их злоумышленного «опускания»), в конечном итоге есть началом преображения человекообразия в человечность, открытую всем на базе перехода к человечному строю психики. При человечном строе психики появляется эмоциональная самодостаточность личности, освобождающая человека от обусловленности настроения событиями.
Но превознеся мифическую крестную смертную смерть Христа, возведя её в идеал для подражания, церкви имени его оказываются сродни Ф.Энгельсу в их самоубийственном — и потому безнравственном — взоре на судьбу: «жить значит умирать», — с тою только изюминкой, что погибнуть якобы лучше, подыскав для себя подходящую голгофу и пострадав на ней «Христа для».
Но в случае если по церковному вероучению Иисус воскрес на третий сутки «по писанию», то из множества направленных церковью на самоликвидацию в смертном самопожертвовании не воскрес никто. И от данной очевидности церкви отговариваются тем, что так и должно быть и они «чают» общего воскресения мертвых и «жизни будущаго века»[234].
Так в якобы христианской культуре на самоликвидацию программируется с младенчества психика всех сколь-нибудь благонамеренных людей. Иисус же учил не поиску подходящей голгофы, а непреклонности в утверждении Правды Божией в обществе людей без пугливой оглядки на казалось бы неизбежность голгофы, потому что:
Всевышний поддерживает праведность в этом веке, а не искореняет её, «чая жизни будущаго века».
Все же отвлекающие «рассуждалки» на тему необходимости крестной смерти Христа в самопожертвовании пресекаются одной пословицей:
Каждый подвиг смертного самопожертвования[235] — расплата собственной судьбой одних за правонарушения вторых.
Наряду с этим сами правонарушения одних, открывающие возможность к самопожертвованию, свершаются в области попущения Божиего. И невозможность разрешения обстановки как-то в противном случае без самопожертвования — также удел тех, кто был в области попущения Божиего.
И соответственно все умствования на тему об этическом уроке самопожертвования Христа для людей и якобы непостижимой тайне данной жертвы таковы, что Всевышний Всевышний при согласии с ними оказывается или не всемогущим и не всеведущим, благодаря чего, совершив неточность в чём-то, должен идти на жертву праведника; или, будучи всемогущим, Сам совершает как минимум следующие нравственно-этические правонарушения:
- он уже на стадии предопределения бытия Мироздания закладывает в него несправедливое и ожесточённое убийство праведника, преподнеся его людям и самому себе как самопожертвование, не смотря на то, что будучи всемогущим, имел возможность бы не искать «примирения» с родом человеческим либо кем-то ещё в крови избранного им в жертву праведника; либо
- он подставляет Иисуса под бой вместо себя. Этически безупречно по отношению к Иисусу и ко всем другим — Самому, воплотившись в образе человека, совершить подвиг самопожертвования и преподать этический урок, в случае если уж данный урок страданий и неисповедимого людьми искупления страданиями в бескорыстно-искреннем самопожертвовании вправду нужен, а не возлагать это тяжёлое бремя на другую личность. В другом случае этически нужно гласно признавать собственную вину перед тем, кто принимает на себя необходимость самопожертвования, и просить у него прощения за то, что его подставили.
А так, как учат церкви, получается, что их всевышний нравственно хуже Гитлера:
O Гитлер нечайно — благодаря характерной ему одержимости, бесноватости, невсемогущества в политике — подставил мальчиков из гитлер-югенда, и они были принесены в жертву событиям;
O а всевышний церквей имени Христа, будучи всемогущим, подставляет Иисуса собственной волей умышленно, уже на стадии предопределения бытия Мира порождая неизбежность его смертного самопожертвования, и сам принимает эту жертву;
- будучи всемогущим, слыша молитву Христа, возносимую из Гефсиманского сада, Всевышний не вмешивается в течение событий. Это подобно тому, как если бы громадный спецназовец-рукопашник, слыша доносящийся из подворотни призыв кого-то не сильный обезопасисть его от группки обнаглевших подростков-хулиганов, тихо остался бы в стороне перекурить, ждя, пока хулиганы сделают ими задуманное, дабы позже, изобразив праведный бешенство, позвать пострадавшему скорую помощь, а хулиганам — милицию. Это же эквивалентно тому, что моряк принимает сигнал бедствия «SOS», по окончании чего уклоняется от оказания помощи терпящим бедствие.
- или того хуже, будучи бессменным Вседержителем, он на некое время «оставляет вахту» и возобновляет Вседержительность лишь по окончании того, как в Мире свершилось зло, открытую возможность совершения которого он же и заложил.
Причём в случае если обратиться к этике людей в обществ и законодательствам стран нынешней цивилизации, то названные деяния практически во всех из них квалифицируются как правонарушения, за совершение которых виновные подлежат уголовной, среди них и интернациональной, ответственности; или, не будучи юридически квалифицированы как правонарушения, они попросту приводят к презрению людей к тем, кто их совершил и совершает.
Помимо этого, вероучение библейских церквей имени Христа порождает и попытки мерзавцев оправдаться и предстать в качестве покровителей по схеме, развёрнутой в стихотворении грузинского поэта Михаила Георгиевича Квливидзе (р. в 1925 г.) “Монолог Иуды”[236]:
На горных склонах ветер звезды пас,
И молвил нам Преподаватель с болью скрытой:
“Петух три раза не успеет вскрикнуть,
Я буду предан кем-нибудь из вас”.
Мешал Преподаватель в очаге золу,
Мы не могли сообщить в ответ ни слова,
Как словно бы сходу вся мирская злоба
Подсела с краю к нашему столу.
Преподаватель нас ухмылкой согрел,
Но в ней скорбь сквозила сокровенна,
И неспешно, словно бы бы измена,
Крик петуха за окнами созрел.
Молчали мы и горные вершины,
Срок истекал, через облака свет пробрался
И первый крик раздался петушиный,
Как совести моей предсмертный крик.
Швырялся ветер тучами, как пеной,
Так, что разверзлось небо, накренясь,
И крик второй раздался над Вселенной,
Но не было предателей меж нас.
Так, неужто, ты совершил ошибку, пастырь,
Преподаватель, пророк и ясновидец?
Святыня упадёт, разобьется насмерть,
В то время, когда слова не сбудутся в собственный срок.
Предательство без низкого расчета
Вероятно ли? Ответа Всевышний не позволит,
Но Всевышний погибнет навеки, в случае если кто-то
По предсказанью Всевышнего не предаст.
И я решил подняться над собой и веком,
Лобзаньем лживым осквернив уста,
Пожертвовать Исусом-человеком,
Выручая этим Господа-Христа.
Скорей, скорей, ночь шла уже на убыль
И в данной окровавленной ночи
Поцеловал Учителя я в губы,
Дабы его определили палачи.
Это стих охарактеризовано на сайте радио “Свобода” как «известное». Дать согласие с его Иудой возможно лишь пребывая под концептуальной властью признания и Библии действительно боговдохновенными “пророчеств” Исаии о неизбежности в силу предопределённости Более чем казни Христа. По окончании чего остаётся признать, что Иисус — спаситель небесный, а земной спаситель — Иуда, и последовать в жизни его примеру. И без того объективная отличие между мерзостью и праведностью делается ЯКОБЫ непознаваемой[237]. Но в случае если стряхнуть с себя наветы и библейские наваждения на Всевышнего, то Жизнь предстанет перед сознанием в противном случае: мерзость будет мерзостью, праведность — праведностью, и они постоянно будут различимы. И ничего, не считая верности Библии, не мешало М.Квливидзе поразмыслить о смысле молитвы Христа в Гефсиманском саду и о ВЗАИМОотношениях других людей и Христа с Всевышним. Освободись он от власти библейских наваждений — он написал бы иное по смыслу стих.
Но в случае если в обществе разнообразные бедствия, в которых кто-либо совершает самопожертвование, появляются большей частью в следствии искренних неточностей либо халатности при выполнении должностных обязанностей, то на Всевышнего такие же по существу последствий нравственно-этические правонарушения идеалистическим атеизмом возводятся напраслиной как Его прямой осознанный умысел, что в юридических нормах большинства обществ квалифицируется как отягчающее вину событие. Но, несмотря ни на что бреду идеалистического атеизма:
В Жизни нормы Праведности едины и общи: и для людей, и для ангелов Божиих, и для Всевышнего. Единственное различие в том, что для Всевышнего они — Его субъективные нормы: Им избранные и заложенные в Предопределение бытия Мироздания как объективная Праведность; а для всех остальных, Им сотворённых, они же — объективная необходимость, если они хотят быть праведными.
И Сатана не потому нехорош, что он — определённая личность, хорошая от вторых, а вследствие того что он неправеден и настырен в собственной неправедности. И Иисус не потому оптимален, что он определённая личность, хорошая от вторых; а тем более не вследствие того что зачат от Духа Святого либо его возвели в ранг «Всевышнего Сына», но вследствие того что он праведен и непреклонен в праведности, наивно доверяя Всевышнему собственную Жизнь неизменно.
По-церковному же, по-апостольскому, по ветхозаветным пророкам-персонажам[238], возведённым некогда в ранг подлинных пророков Божиих и признанных той либо другой толпой в таковом качестве, в случае если какая или мерзость провозглашена совершаемой во выполнение воли Всевышнего подлинного, что имеется, и это принято на веру за истину в каком-то вероучении, то эта мерзость должна быть рассудочно оправдана либо списана на «неисповедимость Божиего Промысла»; вера же должна быть неусомнительной, но это не вера Всевышнему по Судьбе, а вера в традицию, насаждённую заблудшими и богоотступниками-преступниками.
Те же, кто не подчиняется для того чтобы рода мнениям (своим в каждом из множества вероучений идеалистического атеизма), — тех обвиняют в отступничестве и сатанизме от Всевышнего.
И это имеет место с ветхозаветных времён:
Исаия начал проповедь о грядущей казни Христа-Мессии, не вспоминая об источнике собственных “пророчеств” и выясненности Всевышнего в Собственной нравственности; апостолы верили бездумно и аморально Исаии и ветхозаветным каноническим писаниям больше, чем Христу, больше, чем его молитве Всевышнему, больше, чем самому Всевышнему Живому, и также проповедовали казнь, воскресение и погребение Христа-Мессии безо всяких к тому оснований в Жизни. Со ссылками на «ветхозаветного евангелиста» — Исаию, одержимого бесовщиной программиста иудейско-ветхозаветного эгрегора; со ссылками на отставших по Судьбе от Христа апостолов столь же аморально бездумно этому же учат церкви, не обращая внимания на то, что:
всеобщности и Отрицание единства в Жизни норм Праведности, свершаемое в жизни, а равняется вносимое в рассуждения хоть по оглашению, хоть по умолчанию, — нравственная база идеалистического атеизма, разрывающая Бога и религию человека, что имеется; талантливая породить эгрегор всевышнего, которого нет, под властью которого увянут и совесть, и разум[239]. Затем нужно будет служить иерархии земных и невоплощённых заправил эгрегора, затмившего Всевышнего, и влачить жалкое существование биороботов[240], не будучи ни полноценным животным в фауне биосферы Почвы, ни Человеком — наместником Божиим на Земле.
Навет на Всевышнего продемонстрирован нами на примере Библии, но таковы нравственные базы идеалистического атеизма в любом его виде. Благодаря возведения на Всевышнего напраслиной вседозволенности, якобы промыслительной, во множестве жизненных случаев идеалистический атеизм выясняется не талантливым различить: что проистекает от Всевышнего, а что от диавола; в чём выражается благой Промысел Божий, а в чём попытки ему противоборствовать.
Время от времени, не хотя обсуждать источник и библейские вероучения их происхождения либо по большому счету уходя от вопроса, что конкретно в Жизни протекает в русле Промысла, а что конкретно протекает в пределах попущения Божиего, но не хотя признаваться ни себе, ни окружающим в собственном безбожии, идеалистический атеизм заявляет:
Я верю в Всевышнего по большому счету, а какой Он Всевышний? этику и какую нравственность Он избрал для себя? — мне неизвестно, эти вопросы — не моего ума дело, они мне не по уму[241].
Это сродни тому, что откровенный атеизм высказывает в заявлении о неверии ни в какого именно всевышнего. Прошение о вере в «всевышнего по большому счету» — другая форма заявления о неверии ни в какого именно всевышнего, и никакому всевышнему, потому, что единственный Всевышний, что имеется, неотличим в этом абстрактном «всевышнем по большому счету» от множества разнообразных всевышних, которых объективно нет.
И совершенно верно кроме этого идеалистический атеизм, заявляя о вере в неизвестного «всевышнего по большому счету», высказывает его собственную преломившуюся через трусость безнравственность[242]. Но одновременно с этим в для того чтобы рода заявлениях о вере в «всевышнего по большому счету» выражается и надежда на то, что единственный Всевышний, что имеется, а не слишком общий «всевышний по большому счету», которого нет, — однако милостиво забудет обиду и безнравственность, и обусловленную ею помощь всех либо некоторых из эгрегориально-волшебникических культов материалистического и идеалистического атеизма в толпо-“элитарном” обществе.
В этом нравственном безразличии, обрекающем на тщетное страстотерпие в жизни благодаря неприятия Божиего водительства, идеалистические атеисты увязают. По причине отказа и нравственного безразличия от разума, данного Всевышним, идеалистический атеизм, упорствуя в этом и отступаясь от объективной праведности, делается жертвой Божиего попущения, чему примерами — полная бедствий тяжёлая смерть и жизнь многих подвижников идеалистического атеизма, в сумасшедшем упорстве неверия Всевышнему по Судьбе возводивших на Всевышнего разнородную напраслину.
И это говорит священным Языком Судьбы о том, что идеалистический атеизм хуже, коварнее и страшнее откровенного материалистического атеизма, что во многих случаях, как показывает история, собственными делами, готовься принять на себя самоотверженно заботу о бесхозном с его точки зрения Мире, не редкость ближе к объективной праведности, сам не ведая того и не рассуждая попусту либо лживо о Всевышнем. И не идеалистическому атеизму, преисполненному наветов на Всевышнего, Милостивого, Милосердного, осуждать откровенный материалистический атеизм, не смотря на то, что осуждать его обязан каждый.
Воля Божия и Божие попущение. Совесть – голос Всевышнего
