В монастыре о прошлом не задают вопросы и не говорят. И об Игоре было известно только то, что человек он старательный, немногословный и скромный до неприметности. А вот об данной неприметности стоит сообщить очень, потому что время было броское, бурное — новоначальное. Монахов в монастыре тогда было мало, но большое количество тёплой молодежи, знавшей о монашестве лишь из книг. А книги говорили о дивных подвижниках древности, исихастах, затворниках, и молодежь влюбленно подражала им.
Игумен Михаил (Семенов), сейчас настоятель пустыни Спаса Нерукотворного в деревне Клыкове, а тогда еще оптинский паломник Сергей, не без ухмылки вспоминал о тех временах: «В миру молодежь играется в собственные игры, подражая кумирам эстрады. А мы, придя в монастырь, подражали преподобному Сергию Радонежскому и игрались в этаких жёстких, крутых исихастов».
Игра начиналась с того, что паломницы спешно переодевались в тёмное с головы до пят и, повязав по-монашески низко платки «в нахмурку», именовали друг друга «матушками». С «батюшками» же дело обстояло так — именно в ту пору монастырю пожертвовали многочисленную партию тёмных флотских шинелей, каковые шли нарасхват. По причине того, что в случае если к тёмной шинели добавить тёмную шапочку типа скуфьи да забрать четки поувесистей, то вид был практически монашеский, в случае если, само собой разумеется, не приглядываться. Словом, новоначальные «исихасты» сурово выбирали четки, весьма мастерски метали земные поклоны, а один паломник сходу ушел в затвор, выкопав землянку в оптинском лесу. Кончился данный затвор столь великим конфузом, что уместней о том умолчать. А потому только приведем слова игумена П. о «подвижниках» для того чтобы рода, сообщённые им в один раз в сердцах: «Полный монастырь народа, а трудиться некому — все „исихасты“»!
Все это скоро прошло, как проходит детство. И мечтатели, мнившие себя «исихастами», ушли позже в мир, убедившись — подвиг монашества под силу только немногим. И одним из таких немногих был немногословный москвич Игорь Росляков.
Он вправду умел жить как-то неприметно. В молодежных компаниях с чаепитиями не принимал участие. А в то время, когда в келье начинались бурные дебаты о монашестве, он незаметно исчезал, уединяясь где-нибудь с книгой. Что же касается его отношения к подвигам, то вспоминают таковой случай. Как-то ночью из Оптиной шел в Москву монастырский «рафик», и один пылкий паломник внес предложение совершить ночь в подвиге неспециализированной молитвы. «Ну куда нам, немощным, до подвигов? — сообщил Игорь, — нам нужно хоть четыре часа, но дремать». В этот самый момент же нормально уснул.
Вспоминает игумен Владимир: «Он мощно шел вперед, как крейсерский корабль, но неизменно средним, царским методом».
Словом, в послушниках он был послушлив, в порученном деле — аккуратен, а на работу столь безотказен, что вспоминают, к примеру, такое. Идет брат Игорь с послушания, отдежурив ночь на вахте, а навстречу папа эконом: «Игорь, кирпич привезли — разгружать некому. Отправишься?» — «Благословите». Наконец, кирпич разгружен и возможно идти отдыхать. Но тут бригадир паломников объявляет: «Папа наместник благословил всем, свободным от послушания, идти выбирать картошку». И Игорь нормально идет на картошку, не находя нужным растолковать, что по окончании ночного дежурства он, по оптинским правилам, вправе отдыхать.
Игумен Владимир: «Ни переборке картошки усядемся в кружок — беседы, шутки. Юные так как были! А Игорь сядет в сторонке, поставит перед собой три ведра и без звучно трудится».
«Один Всевышний да душа — вот монах», — записывает он в эти дни в ежедневнике слова святителя Феофана Затворника. Но эта замечательная работа духа была сокрыта от всех. Внешнего же в жизни Игоря было так мало, что, выбирая сейчас в памяти броскую устную летопись о первых насельниках Оптиной, с удивлением обнаруживаешь — имя Игоря Рослякова в ней отсутствует и не поминается кроме того в известной истории о мастерах спорта.
История же была такая. В монастыре тогда еще размещалось профтехучилище. И в случае если оптинцы радовались каждой отреставрированной стенке, то дети тут же писали на ней известно какие конкретно слова. Увещевания в духе кротости не помогали. И тогда дюжий монах забрал за шиворот двух таких «писателей», подержал их на весу, как зайчат, и зашвырнул на большом растоянии в густую траву — к великому восхищению мальцов. Дети тут же сложили легенду, что монахи — это бывшие мастера спорта. «Мастеров» зауважали, и в обители водворился мир.
Так вот, ни в ту пору, ни позднее в монастыре кроме того не подозревали, что выпускник журфака МГУ Игорь Росляков — мастер спорта, что он чемпион Европы и был в свое время капитаном сборной МГУ по ватерполо. Только годы спустя в монастырь привезли фотографию из газеты «Известия», где Игорь Росляков держит в руках кубок чемпиона, пояснив наряду с этим, что в миру он был известен. Но кто тогда имел возможность бы додуматься о том?
Но, о причастности послушника к спорту частично догадывался благочинный монастыря о. Мелхиседек, зная, что в трудовой книжке Игоря имеется запись — инструктор по спорту. А потому, что инструкторами по спорту в те годы числились высвобожденные профорги и комсорги, то, осознавая эту механику, о. Мелхиседек в один раз дипломатично задал вопрос: «Игорь, говорят, ты был инструктором по спорту. А выручать утопающих вас учили?» — «Учили», — улыбнулся Игорь, осознав подтекст беседы. «А сможешь спасти человека, если он будет тонуть?» — «Смогу». — «Тогда пошли со мною крестить».
В монастыре тогда еще не крестили — не было условий. Но тут из Москвы приехала паломница Ирина с этими скорбями, что отказать ей в просьбе о крещении благочинный не смог. Крестили в глубоком месте — на источнике преподобного Пафнутия Боровского. «Я крестил, — вспоминает игумен Мелхиседек, — а Игорь Ирину за руку для страховки держал. И вот по окончании третьего погружения Игорь заметил, что из глаз рабы Божией Ирины исходят лучи света». Благодать при крещении дается неизменно, но тут благодать была зримой.
Из-за чего как раз Игорю разрешено было увидеть свет благодати — это неизвестно. Но была в нем вправду особенная чуткость к благодати, и на Пасху это было заметно. Воскресение Христово он переживал с таковой силой, что в сияющих глазах внезапно проступали слезы, и он жил уже словно бы вне времени. Имел возможность отстоять две литургии подряд, не в силах насытиться пасхальной благодатью, а также не подмечая, что все уже давно разговелись и дремлют. Пасха была для него тем таинством, где слышит душа зов будущего века, а он, наверное, слышал его. Вот кое-какие записи из его ежедневника:
«10 апреля 1988 года. Пасха. Моя третья Пасха.
Время — мистическая сущность. Задаю вопросы себя: был ли пост либо не был? Работа была либо нет? Так придется когда-нибудь задать вопрос и о собственной жизни. Что же реально существует? Душа. Очищенная от греха либо замаранная им.
„Ликуй сейчас и веселися Сионе…“ — как раз ликуй(!). Это состояние духа, потому оно внутреннее, а не временное».
«30 апреля 1989 года. Пасха.
Милость Божия дается бесплатно, но мы должны принести Господу все, что имеем».
Он был уже иеромонахом Василием, в то время, когда прихожане Оптинского подворья в Москве задали ему вопрос: «Батюшка, а у вас имеется какое-нибудь самое сокровенное желание?» — «Да, — ответил он. — Я желал бы погибнуть на Пасху под звон колоколов». Это сбылось.
Успех незаметных людей. Невидимок,скрытных личностей.
