Бакунин михаил александрович

Тематическая подборка фрагментов из произведений М. А. Бакунина осуществлена по изданиям: 1) М. А. Бакунин. Избранные сочинения в 5-ти томах. М., 1919—1921; 2) «Материалы для биографии М. Бакунина. Бакунин в Первом Интернационале», под ред. В. Полонского, т. I—Hl. M. — Л., 1928; 3) М. А. Бакунин. государство и Бог. Лейпциг — Санкт-Петербург, 1906.

[ФИЛОСОФИЯ]

Под словом природа мы подразумеваем не какую-либо мистическую и пантеистическую идею, а просто сумму всего существующего, процессов и всех явлений жизни, их творящих. Разумеется, что в природе, определенной так, одинаковые законы неизменно воспроизводятся в известных родах фактов. Это происходит, несомненно, благодаря стечению тех же влияний и условий и, возможно, кроме этого благодаря раз окончательно установившимся тенденциям без конца текучего творения — тенденциям, каковые в силу нередкого повторения сделались постоянными. Лишь именно поэтому постоянству на протяжении естественных процессов человеческий ум имел возможность констатировать и познать то, что мы именуем механическими, физическими, химическими и физиологическими законами… Это эта повторяемость и постоянство выдерживаются, но, не в полной мере.’ Они постоянно оставляют широкое место для так называемых — и не в полной мере совершенно верно именуемых — исключений и аномалий. Наименование это весьма неправильно, потому что факты, к каким оно относится, показывают только, что эти неспециализированные правила, принятые нами за естественные законы, являются не более как абстракциями, извлеченными отечественным умом из настоящего развития вещей, и не в состоянии охватить, исчерпать, растолковать все беспредельное достаток этого развития. Помимо этого, как это превосходно доказал Дарвин, эти так именуемые аномалии при помощи нередкого сочетания между собой и тем самым предстоящего упрочнения собственного типа, создают, так сообщить, новые пути творения, новые образы воспроизведения и существования и являются как раз методом, при помощи которого органическая судьба рождает породы и новые разновидности (1, III, стр. 162—163).

Ум человеческий, т. е. работа, органическая материальная функция мозга, возбужденная внешними и внутренними впечатлениями, действующими на его нервы, заканчивает формальным актом: он пребывает в сравнении, в комбинациях впечатлений, явлений и предметов, в сведении их в фальшивые либо верные совокупности.

Переходя из уст в уста, эти идеи, либо, вернее, первые представления, улавливаются, запечатлеваются, определяются словами. Эти понятия отдельных индивидуумов сталкиваются, контролируются, изменяются, взаимно дополняют друг друга и, сливаясь более либо менее в единую совокупность, образуют то, что именуется публичным сознанием, публичной мыслью (3, стр. 16—17).

Итак, внешний мир представляется человеку только нескончаемым разнообразием предметов, действий и раздельных взаимоотношений без мельчайшей видимости единства, — это нескончаемые нагромождения, но не единое целое. Откуда есть единство? Оно заложено в уме человека. Человеческий ум одарен свойством к абстракции, которая разрешает ему, по окончании того как он медлительно и по отдельности изучил, друг за другом, множество предметов, охватить их в мгновение ока в едином представлении, соединить их в одной и той же мысли. — Таким образом, как раз идея человека формирует единство и готовься&;сит его в многообразие внешнего мира.

Отсюда вытекает, что это единство есть вещью не конкретной и настоящей, но абстрактной, созданной единственно свойством человека абстрактно мыслить (1 III, стр. 175).

Все, что существует, все существа, составляющие бесконечный мир Вселенной, все существовавшие в мире предметы, какова бы ни была их природа в отношении качества либо количества, громадные, средние либо бесконечно малые, родные либо вечно далекие, — взаимно оказывают друг на друга, кроме жажды а также сознания, ярким либо косвенным методом, воздействие и противодействие. Эти-то постоянные действия и противодействия, комбинируясь в единое перемещение, составляют то, что мы именуем общей солидарностью, причинностью и жизнью (1, III, стр. 161 — 162).

Всякое развитие […] влечет за собою отрицание финалной точки. Так как исходная точка, по учению материане школы, материальна, то отрицание ее необходимо должно быть идеально. Исходя от совокупности настоящего мира либо от того, что отвлеченно именуют материей, материализм логически приходит к действительной идеализации, другими словами к гуманизации, к полной и совершенной эмансипации общества. Наоборот того, поскольку по той же самой причине исходная точка идеалистической школы совершенна, то эта школа неизбежно приходит к материализации общества, к организации неотёсанного деспотизма и к подлой, несправедливой эксплоатации в форме государства и церкви. Историческое развитие человека, по учению материалистической школы, имеется прогрессивное восхождение, а по идеалистической совокупности, оно возможно только постоянным падением (1, II, стр. 185).

Современное поколение умнее нас; оно по большому счету не занимается больше спекулятивной философией. Оно и слышать не желает ни о «милосердном» всевышнем теологии, ни о высшем и абстрактном бытии философов. Неприятель всякого насилия, оно искренне содействует проповедуемому древним и современным атеизмом низвержению небесного владыки. […]

Но оно со страстностью усвоило высказанные Огюстом Контом и Воклем положения о том, что в базе исторических наук должны лежать науки естественные, равно как не меньше плодотворные идеи Дарвина о происпревращении и хождении видов. Оно чтит Фейербаха, этого великого разрушителя трансцендентальной философии. Имена Бюхнера, Фогта, Молешотта, Шиффа и столь многих вторых известных вождей реалистической школы Германии, пожалуй, лучше привычны отечественным русским студентам, нежели изучающим науку юным буржуа, проводящим собственную юность в ваших университетах. […] То же самое относится и ко всем произведениям современной социалистической школы: произведения Прудона, Маркса и Лассаля распространены в Российской Федерации как минимум равно как и в их родных государствах.

Я заявляю с радостью и гордостью, что отечественная русская молодежь, — я говорю, само собой очевидно, о большинстве ее, — горячо реалистична и материалистична в теории (2, III, стр. 200).

Мы отрицаем существование души, существование духовной субстанции, свободной и отделимой от тела. Напротив того, мы утверждаем, что подобно тому как тело индивида, со всеми собственными свойствами и инстинктивными предрасположениями, есть не чем иным, как производной всех неспециализированных и частных обстоятельств, выяснивших его личную организацию, — что неправильно называется душой; интеллектуальные и моральные качества человека являются прямым продуктом либо, лучше сказать, естественным, ярким выражением данной самой организации, и как раз степени органического развития, которой достиг мозг благодаря стечению независимых от воли обстоятельств (1, III, стр. 204).

Они1 так опасаются ее2, что предпочитают несоответствия, ими же созданные благодаря данной нелепой фикции бессмертной души, либо же ищут разрешения в новой нелепости, в фикции всевышнего.

С позиций теории, всевышний — это последнее убежище, высшее выражение всех противоречий и нелепостей идеализма.

В богословии, которое воображает детскую и наивную метафизику, всевышний есть базой, причиной нелепости, но в чистой метафизике, т. е. в богословии утонченном и рационализованном, он есть последней инстанцией, высшим прибежищем, так что все противоречия, каковые кажутся неразрешимыми в настоящем мире, разъясняются в всевышнем и через всевышнего, т. е. нелепостью, об- леченной, потому, что быть может, в разумную форму.

Существование личного всевышнего и бессмертие души — две нераздельные фикции, два полюса одной и той же абсолютной нелепости: один, ведущий за собой второй, один, ищущий зря собственный объяснение, собственный обоснование в другом (3, стр. 21—22),

Философия Гегеля в истории развития людской мысли была в действительности явлением большим. Она была последним и окончательным словом того пантеистического и абстрактно-гуманитарного перемещения германского духа, которое началось творениями Лессинга и достигло всестороннего развития в творениях Гёте; движение, создавшее мир вечно широкий, богатый, высокий и словно бы бы в полной мере рациональный, но остававшийся столь же чуждым почва, жизни, действительности, сколько был чужд христианскому, богословскому небу. Вследствие этого данный мир, как фата-моргана, не достигая неба и не касаясь почвы, вися между землёю и небом, обратил самую жизнь собственных приверженцев, собственных рефлектирующих и поэтизирующих жителей в постоянную вереницу сомнамбулических опытов и представлений, сделал их никуда не годными для жизни либо, что еще хуже, осудил их делать в мире настоящем совсем неприятное тому, что они обожали в поэтическом и метафизическом идеале.

Так, разъясняется изумительный и довольно неспециализированный факт, поражающий нас еще поныне в Германии, что тёплые поклонники Лессинга, Шиллера, Гёте, Канта, Фихте и Гегеля имели возможность и до сих пор могут служить покорными а также охотными исполнителями далеко не добрых и не либеральных мер, предписываемых им правительствами. Возможно кроме того сообщить по большому счету, что, чем возвышеннее совершенный мир немца, тем некрасивее и похабнее его его действия и жизнь в живой действительности.

Окончательным завершением этого высокоидеального мира была философия Гегеля. Она в полной мере выразила и растолковала его собственными категориями и метафизическими построениями и тем самым убила его, придя методом железной логики к окончательному сознанию его и собственной собственной нескончаемой несостоятельности, недействительности и, говоря несложнее, пустоты (1, I, стр. 230—231).

Христианство есть самой настоящей обычной религией, потому что оно воображает собою и проявляет во всей ее полноте природу, подлинную сущность всякой религиозной совокупности, воображающей собою принижение, порабощение и уничтожение человечества в пользу божественности.

Раз всевышний — все, человек и реальный мир — ничто. Раз всевышний имеется истина, справедливость, жизнь и могущество, человек имеется неправда, несправедливость, зло, уродство, смерть и бессилие. Раз всевышний — господин, человек — раб. Неталантливый сам по себе отыскать справедливость, истину и вечную жизнь, он может достигнуть их только при помощи божественного откровения…

Пускай же не обижаются метафизики и религиозные идеалисты, философы, политики либо поэты. Мысль всевышнего влечет за собою отречение от справедливости и человеческого разума, она имеется самое решительное отрицание людской свободы и приводит неизбежно к рабству людей в теории и на практике (1, II, стр. 159—160).

Необходимо ли напоминать, как и как религии отупляют и развращают народы? Они убивают у них разум, это основное орудие людской освобождения, и приводят их к идиотству, главному условию их рабства. Они обесчещивают человеческий труд и делают его источником и признаком подчинения. Они убивают познание и чувство людской справедливости, неизменно склоняя весы на сторону торжествующих подлецов, привилегированных объектов божественной милости. Они убивают достоинство и гордость человека, покровительствуя только ползучим и смиренным. Они душат в сердцах народов всякое чувство людской братства, наполняя его божественной жестокостью (1, II, стр. 161).

Рациональная философия есть чисто демократической наукой. […]

Ее предмет — это настоящий, дешёвый познанию мир. В глазах рационального философа, в мире существует только одно существо и одна наука. Исходя из этого он пытается соединить и координировать все отдельные науки в единую. Эта координация всех хороших наук в единую совокупность людской знания образует хорошую философию либо глобальную науку. Наследница и в то же время метафизики и полнейшее отрицание религии, эта философия, уже с покон веков предчувствуемая и подготовляемая лучшими умами, была в первоначальный раз создана в виде цельной совокупности великим французским мыслителем Огюстом Контом.

[…] Любопытно подчернуть, что порядок наук, установленный Огюстом Контом, практически такой же, как в Энциклопедии Гегеля, величайшего метафизика прошлых и настоящих времен, что довел развитие спекулятивной философии до ее кульминационного пункта, так что, движимая собственной диалектикой, она нужно должна была прийти к самоуничтожению. Но между Огюстом Контом и Гегелем имеется огромная отличие. Данный последний в качестве подлинного метафизика спиритуализи-ровал природу и материю, выводя их из логики, т. е. из духа. Наоборот того. Огюст Конт материализовал дух, основывая его единственно на материи. — В этом его безслава и мерная заслуга (1, III, стр. 153—154).

Огромное преимущество хорошей науки над теологией, метафизикой, политикой и юридическим правом заключается в том, что на место лживых и гибельных абстракций, проповедуемых этими теориями, она ставит подлинные абстракции, высказывающие неспециализированную природу либо самую логику вещей, их неспециализированных взаимоотношений и неспециализированных законов их развития. Вот что быстро отделяет ее от всех предыдущих теорий и что постоянно обеспечит ей серьёзное значение в людской обществе. Она явится в некоем роде его коллективным сознанием. Но имеется одна сторона, которою она соприкасается полностью со всеми этими теориями: как раз, что ее предметом являются и не смогут не являться только абстракции, что она вынуждена самою собственной природою проигнорировать настоящих индивидов, вне которых кроме того самые верные абстракции отнюдь не имеют настоящего воплощения. Дабы исправить данный коренной недочёт, необходимо установить следующее различие между практической деятельностью упомянутых выше позитивной науки и доктрин. Первые пользовались невежеством весов, дабы со сладострастием приносить их в жертву своим абстракциям. Вторая же, признавая собственную безотносительную неспособность сознать настоящих индивидов и интересоваться их судьбой, обязана окончательно и абсолютно отказаться от управления обществом; потому что если бы она вмешалась, то не имела возможности бы делать это в противном случае, чем принося неизменно в жертву живых людей, которых она не знает, своим абстракциям, составляющим единственный законный предмет ее изучения (1, II, стр. 198—199).

Неспециализированная мысль неизменно имеется отвлечение и исходя из этого самому в некоем роде отрицание настоящей судьбе. Я устанавливаю… то свойство людской мысли, а, следовательно, кроме этого и науки, что она в состоянии схватить и назвать в настоящих фактах только их неспециализированный суть, их неспециализированные отношения, их неспециализированные законы; одним словом, наука и мысль смогут схватить то, что неизменно в их постоянных превращениях вещей, но ни при каких обстоятельствах не их материальную, личную сторону, трепещущую, так сообщить, реальностью и жизнью, но как раз поэтому быстротечную и неуловимую. Наука осознаёт идея о действительности, но не самую реальность, идея о жизни, но не самую жизнь. Вот граница, единственная граница, действительно не проходимая для нее, потому что она обусловлена самой природой людской мысли, которая имеется единственный орган науки (1, II, стр. 192).

То, что я проповедую, имеется, следовательно, до известной степени бунт судьбы против науки либо, скорее, против правления науки, не разрушение науки, — это было бы правонарушением против человечества, — но водворение науки на ее настоящее место, дабы она уже ни при каких обстоятельствах не имела возможности покинуть его (1, II, стр. 197).

Белинский vs Бакунин

Похожие статьи:

Понравилась статья? Поделиться с друзьями:
Добавить комментарий

;-) :| :x :twisted: :smile: :shock: :sad: :roll: :razz: :oops: :o :mrgreen: :lol: :idea: :grin: :evil: :cry: :cool: :arrow: :???: :?: :!:

Adblock
detector